Кровавый меридиан - Маккарти Кормак

Когда появился судья, Триас уже занял своё место, но, завидев его, снова встал, они сердечно пожали друг другу руки, губернатор посадил его справа от себя, и они тут же завели беседу на языке, не понятном никому из присутствующих. Исключение составляли лишь изредка проскакивавшие низкопробные выражения, что просочились с севера. Бывший священник, оказавшийся напротив мальца, поднял брови и глазами показал на этих двоих. Малец, впервые в жизни надевший крахмальный воротничок и галстук, молчал за столом, как портновский манекен.

Трапеза была в самом разгаре, блюда подавали одно за другим — рыба, птица, говядина, водившаяся в округе дичь, жареный поросёнок на блюде, острые закуски в кастрюльках, бисквиты со сливками, сласти, вина и бренди из виноградников Эль-Пасо. Провозглашались патриотические тосты, адъютанты губернатора поднимали бокалы за Вашингтона и Франклина, а американцы в ответ называли и другие имена героев своей страны, потому что не знали ни дипломатии, ни хотя бы одного имени из пантеона братской республики. Набросившись на угощение, они ели, пока не опустошили сначала всё поданное на стол, а потом и всю кладовую гостиницы. По городу разослали гонцов, чтобы привезти ещё, а потом, когда исчезло и это, снова послали за едой, и наконец повар «Риддла» забаррикадировал дверь своим телом, и солдаты, прислуживавшие на банкете, принялись просто-напросто вываливать на стол большие подносы с выпечкой, жареным мясом, головками сыра — всё, что удавалось найти.

Губернатор постучал по бокалу и, встав, начал было говорить речь на своём хорошем английском, но раздувшиеся от еды и рыгающие наёмники бросали вокруг плотоядные взгляды и требовали выпивки, а некоторые продолжали выкрикивать тосты, которые уже превратились в непотребные призывы выпить за шлюх из нескольких южных городов. Под одобрительные возгласы, свист и поднятые бокалы был представлен казначей. Завладев длинным брезентовым мешком с гербом штата и прервав губернатора, Глэнтон встал, вывалил содержимое мешка на стол среди костей, кожуры и луж от пролитых напитков и умело, быстро и ловко распределил эту кучу золота лезвием ножа так, что каждый без дальнейших церемоний получил условленную долю. В углу зала самодеятельный оркестр заиграл печальный мотив, судья поднялся первым и выпроводил музыкантов вместе с их инструментами в танцевальный зал рядом, где несколько дам, за которыми заблаговременно послали, уже сидели у стен на скамьях и без особой тревога обмахивались веерами.

Отшвыривая стулья, которые остались лежать, где упали, туда по одному, по двое и целыми группами вывалились американцы. По всему залу уже зажгли настенные светильники с жестяными отражателями, и гуляки отбрасывали сталкивавшиеся тени. Охотники за скальпами стояли, ухмыляясь дамам, грубые мужланы в мятой одежде, цыкая зубами, с ножами, пистолетами и безумным блеском в глазах. Судья переговорил с оркестрантами, и вскоре зазвучала кадриль. Все тут же пустились в пляс, покачиваясь и притопывая, а судья, любезный и галантный, пригласил сначала одну даму, потом другую, непринуждённо и безукоризненно ведя их через все па. К полуночи губернатор под каким-то предлогом удалился, один за другим старались улизнуть и оркестранты. На банкетном столе посреди костей и тарелок стоял объятый ужасом слепой уличный аккордеонист, а в ряды танцующих уже влилась целая орда жуткого вида шлюх. Вскоре везде уже палили из пистолетов, и мистер Риддл, исполнявший в городе обязанности американского консула, спустился, чтобы попенять кутилам, но ему сказали, чтобы не совался. Начались драки. Драчуны разносили на куски мебель, в воздухе мелькали ножки стульев, канделябры. Две шлюхи схватились, рухнули на буфет и покатились по полу под звон бокалов для бренди. Вывалившийся на улицу с пистолетами в руках Джексон божился, что отстрелит задницу Иисусу Христу, этому долговязому белому сукину сыну. На рассвете бесчувственные тела храпевших пьяниц лежали на полу среди тёмных пятен подсыхающей крови. Баткэт с аккордеонистом спали в обнимку на банкетном столе. Среди всего этого разгрома пробиралась на цыпочках целая компания воришек, которые выворачивали карманы спящих, а на улице перед дверью догорал костёр, пожравший добрую часть меблировки отеля.

Подобные сцены повторялись ночь за ночью. Горожане обратились к губернатору, но тот по большей части походил на подмастерье волшебника, который сумел-таки заставить бесёнка выполнять свою волю, но никак не мог заставить его остановиться. Общественные бани превратились в бордели, а их смотрителей разогнали. В белом каменном фонтане на главной площади по ночам было полно голых пьяных мужчин. При появлении любой парочки людей из отряда бары пустели, как по пожарной тревоге, и американцы входили в таверны-призраки, где на столах стояла выпивка, а в глиняных пепельницах ещё дымились сигары. В помещения въезжали на лошадях, а когда золото стало иссякать, лавочники стали получать за целые полки товаров долговые расписки на обёрточной бумаге, нацарапанные на иностранном языке. Лавки начали закрываться. На белёных извёсткой стенах появились выведенные древесным углём каракули. Mejor los índios.^[143] Улицы по вечерам вымирали, прекратились гулянья и шествия, а молодых девиц запирали в домах, и они больше не показывались.