100 великих узников - Ионина Надежда

По показаниям А. Малова, "вид узника был печален, но не дик; взоры — томны, но кротки и смиренны… Когда я сказал ему, что ежели вы продолжите ваше упорство и не сознаетесь, я не причащу его — при этих словах он зарыдал… и сказал мне: "Если не для причащения то хотя из христианской жалости навещайте меня". Священник еще несколько раз приходил к Н. И. Гулаку, старался затронуть его религиозные чувства, убеждал, что "его ждет Божья кара, что кроме преступления перед правительством, он согрешил и перед Господом". Только после того, как во время одного из допросов узника ознакомили с показаниями других, заключенный тоже открыл кое-что, но только касающееся его самого…

Первого апреля Н. И. Гулака отвезли в одну из камер Алексеевского равелина и приказали коменданту содержать узника самым строгим образом в совершенном уединении, не допускать к нему никого, "не давать ему ни книг, ни других предметов развлечения", так как "арестант этот есть самый важный, закоренелый и доказанный преступник". Но, несмотря на все убеждения и явные против него улики, он показал только упорство и "не открывает подробностей своего преступления".

В мае 1847 года киевский генерал-губернатор Бибиков сообщил в Петербург, что у арестованного должна быть выжжена на теле гетманская булава — знак принадлежности к Обществу. Н. И. Гулака самым тщательным образом осмотрел сам комендант крепости, но знака такого не обнаружил.

В середине мая в III Отделении была устроена очная ставка Н. И. Гулака и с Н. И. Костомаровым, Белозерским, доносчиком Петровым и другими, и все они показали, что узник был членом Общества. Например, Андрузский сообщил, что Общество ставило своей целью соединить все славянские племена и ввести в них государственное устройство по примеру Соединенных Штатов или нынешней конституционной Франции. Петров показал, что Н. И. Гулак хотел достичь своих целей возбуждением всех славян "к восстанию против верховных властей их", но в отношении царской фамилии Общество будет действовать миролюбиво. "Но если переворот будет совершен, а государь не пожелает сложить с себя верховной власти, то необходимо заставить пожертвовать царской фамилией". Чтобы возбудить народ к восстанию, Н. И. Гулак (по показаниям Петрова) намеревался все распоряжения правительства представлять в самом неблагоприятном виде, а для этого надо путешествовать "по деревням для сближения с крестьянами и распространения между ними идеи о народном правлении".

Н. И. Гулак по-прежнему все отрицал, однако очная ставка заставила его задуматься. 17 мая комендант крепости доносил в III Отделение, что после его "отеческих" увещеваний узник согласился дать показания и даже признал справедливость некоторых показаний других арестованных. В ноябре 1847 года заключенный обратился к коменданту с просьбой, чтобы ему разрешили переводить с греческого языка сочинения Еврипида. По справке, наведенной в III Отделении, оказалось, что "заниматься крепостным арестантам сочинениями или переводами для себя никогда не запрещалось". И на основании этой справки узнику разрешили заниматься переводом, но с условием, чтобы он никому его не передавал.

Родные хлопотали о смягчении участи Н. И. Гулака, но III Отделение всегда отвечало, что "не находит ни возможности, ни справедливости ходатайствовать о его помиловании". После трехлетнего заключения узнику предложили обо всем откровенно написать, и "тогда участь его облегчится; ежели он пребудет в том же упорстве, то останется в крепости". Никаких новых показаний заключенный не дал, тем не менее, комендант крепости доносил: "Гулак во все время заключения в крепости вел себя весьма скромно, в образе мыслей его ничего не замечалось, а потому и полагаю заслуживающим облегчения его участи". В последний день мая 1850 года императору был представлен доклад об освобождении Н. И. Гулака из Шлиссельбурга и предлагалось отправить узника в Пермь — "под строжайший надзор полиции". Царское согласие было получено, и через две недели бывшего заключенного доставили к месту ссылки.

За год до освобождения Н. И. Гулака в Шлиссельбург был заточен бывший приходской учитель Семен Никитич Олейничук. Имя это почти ничего не говорит современному читателю, но его история — это история человека, который вдруг исчез, оставив по себе у окружающих самую неясную память. А со временем и память стерлась, как будто никакого С. Н. Олейничука и не было. А ведь человек жил, думал, страдал и все искал средство, как бы избыть горе крепостного права для украинского народа.