Наперегонки со смертью - Гладкий Виталий Дмитриевич

Поймав частника с "волжанкой", я поехал к себе домой. Решение возникло спонтанно, без тщательной проработки ситуации, будто я и впрямь сбрендил. А вообще, если честно, мне нужен был один хитрый ключ, который хранился среди своих ненужных, большей частью ржавых, собратьев в ящике для инструментов и прочего железного лома: гаек, болтов, гвоздей, шайб, пружинок, дюбелей, винтов, шурупов и так далее и тому подобное. Он остался от мужа хозяйки квартиры, Елизаветы Петровны, и хранился как семейная реликвия; правда, не в серванте, а на застекленном балконе, в крохотной мастерской.

Где умный человек прячет древесный лист? Верно – в саду или роще, среди сотен других, лежащих на земле и похожих на него. Так поступил и я, когда подыскивал тайник для своего ключа.

Я не стал ходить вокруг да около дома. Если меня и ждали, то только в квартире.

Максимум возможного – могли поставить еще и наблюдателя возле подъезда. Что тоже было проблематично: преступник, который знает, что у него на хвосте висит уголовка, никогда не вернется в свое логово, известное всем и каждому. Зачем ментам сторожить пустое место? У них с кадрами всегда не густо. Это, конечно, если уголовный розыск уже знает о моих похождениях. Знает ли? Погадать бы на кофейной гуще…

Мне пришлось ждать больше часа. Я устроился неподалеку от дома, в достаточно людном месте – на небольшом импровизированном рынке, где старушки продавали всякую всячину. Там же был и своего рода "пресс-центр" микрорайона – несколько скамеек под деревьями, на которых по вечерам собирались местные сплетницы. Днем скамьи обычно пустовали и только иногда их ненадолго занимали мужики, чтобы раздавить бутылку дешевой водки в тесном кругу. Я сидел и делал вид, что читаю газету. Время от времени, чтобы не примелькаться, я оставлял свой наблюдательный пункт и прохаживался по рынку, где в этот час было достаточно много люду.

Наконец я увидел знакомого парнишку лет десяти, родители которого жили этажом выше.

Мальчик знал меня в лицо, потому я очень надеялся на благополучный исход задуманного мною мероприятия.

– Эй, пацан! Поди сюда, – позвал я мальчика; к сожалению, мне не было известно, как его зовут.

Он подошел ко мне, лучась от предвкушения чего-то хорошего – когда-то после получки, расщедрившись, я угостил его шоколадкой.

– Здрасьте, дядь Гена! – засиял он непосредственной детской улыбкой.

А я сильно удивился, что мальчик знает мое имя. Наверное, Елизавета Петровна пососедски рассказала его бабушке или мамаше о своем жильце.

– Привет, орел. У меня есть просьба: смотайся ко мне домой и принеси перочинный нож.

Он лежит на кухонном столе. Получишь денежку на конфеты. Договорились? Лады… Вот ключи от квартиры.

Пацан, довольный нежданно обломившейся удачей, помчался выполнять мою просьбу, а я быстренько сменил дислокацию – зашел в гастроном, из окон которого были хорошо видны подходы к моему дому.

Ждать пришлось недолго, от силы десять минут. Мальчик возвращался вприпрыжку, радостный и веселый. Подбежав к скамье, на которой совсем недавно сидел я, пацан в недоумении начал вертеть головой, разыскивая своего "работодателя". Чтобы не смущать мальца, я вышел из гастронома и громко позвал его. Похоже, на квартире все чисто – за мальчиком никто не наблюдал.

– Вот! – Пацан с победным видом вручил мне перочинный нож и ключи.

– Спасибо, дорогой. Держи… – Я дал ему несколько купюр и мальчик едва не заплясал от радости.

От своей квартирной хозяйки я знал, что семья мальчика живет очень плохо, перебивается с хлеба на воду, потому эти деньги для пацана были что манна небесная.

– Тебя никто не останавливал? – спросил я пацана, внимательно наблюдая за его реакцией на мои слова.

– Не-а, – ответил он, недоуменно хлопая длинными ресницами.

– А в квартире никого не было?

– Никого…

Мальчик не мог соврать. Он был абсолютно искренен, это я видел. По-дружески похлопав его по плечу, я быстро пошел в сторону от рынка и своего дома. Мне нужно было еще провериться, не притащил ли пацан за собой длинный колючий "хвост".

Я отмахал добрых пять или шесть километров, пока не убедился, что сзади все чисто.

Значит, я пока вне подозрений. Так по крайней мере говорили мне главные органы чувств.

А вот что касается интуиции, то она или вообще спала, или, устав сражаться с моими идеями, покорно сдалась на милость судьбы, главного своего начальника. Ведь не секрет, что интуитивное мышление в критических для жизни человека ситуациях, заканчивающихся его гибелью, обычно отключается напрочь. От судьбы не уйдешь…