Наперегонки со смертью - Гладкий Виталий Дмитриевич

– Ваша идея превратить уголовный розыск в бюро находок, прямо скажем, гениальная. И все было бы хорошо, однако есть одно "но".

– Если оно вас смущает, облегчите душу. Поведайте мне свою страшную тайну. Я не болтливый, ей Богу никому не расскажу.

– Верю. А потому ответьте мне на такой вопрос: как вы объясните тот факт, что недавно из этого пистолета в своем доме убит неизвестным грабителем и насильником некий очень известный гражданин по фамилии Белоблоцкий?

Я обмер. Нет, не то слово – оледенел. Почти отбросил копыта. Мое сердце даже не билось, а вяло трепыхалось. Потому что Белоблоцкий был тем самым рогоносцем, мужем белокурой бестии, которого угрохал в собственной квартире некий злодей (или злодеи) пока я прохлаждался на ветру в подвешенном состоянии, цепляясь за балкон как утопающий за соломинку.

Глава 25. ОПОЗНАНИЕ

Камера была вполне сносной и здорово смахивала на солдатскую казарму. К счастью, до сих пор я не имел возможности сравнить подобные помещения в разных тюрьмах, потому эта не показалась мне отвратительной конурой, о которых я читал в детективных романах наших писателей и периодике. Четыре крашенные стены, недавно побеленный потолок, на полу линолеум; под самым потолком зарешеченное окно, входная дверь массивная, с большим глазком, и обита железом. Двухярусные койки, достаточно чистая постель, стол, тумбочки, умывальник, унитаз за занавеской… – вполне, я бы сказал, приличная келья для восьми человек. В своих скитаниях я видывал казармы и похуже, потеснее; правда, они были на свободе.

Обычно, как меня просветили сокамерники, в камерах негде яблоку упасть. Но вышел какой-то указ об амнистии, многие сидельцы ИВС, попавшие сюда за пустяк, получили вольную, и хозяин кичи, – так называли начальника следственного изолятора – воспользовавшись приятной во всех отношениях оказией, быстро сделал ремонт тюремных помещений. Благо было куда рассовывать оставшихся горемык.

О начальнике вообще ходили легенды, как я понял. Будто бы он был опером и сам когдато сидел по подлянке, но потом разобрались и несправедливо обиженного восстановили в правах и звании. Однако, на прежнее место его не взяли, а предложили административную работу. Так он стал начальником тюрьмы. Зэки и кандидаты на зону, обретающиеся в этой каталажке, относились к нему как к отцу родному. Он делал все возможное, чтобы облегчить участь заключенных, всеми правдами и неправдами добывая для тюремной больнички лекарства и для кухни продукты. Надзиратели были вежливы, рукоприкладство исключалось, карцер обычно пустовал, а свидания с родными и близкими давали гораздо чаще, нежели в других заведениях подобного профиля.

Но мне не мог помочь даже этот прекрасный человек. Ничем. Я влип по крупному. Меня взяли с меченным стволом. На рукоятке "макарова" действительно не оказалось моих отпечатков, однако этот тонкий лучик света в мрачном царстве, куда я попал благодаря своенравной Тихе – богине случая и судьбы, общей безрадостной картины не менял. Мне шили заказное убийство со всеми вытекающими отсюда последствиями. Дело оставалось за малым: собрать железный фактаж и задокументировать. Это чтобы я на суде не очень брыкался. А в идеальном варианте повесить на меня еще несколько "глухарей" – нераскрытых убийств из той же серии. На киллера я тяну на все сто: холост, веду замкнутый образ жизни (женщины не в счет), часто бываю в командировках, прошел "горячие" точки, а значит имею боевой опыт и соответствующую выучку… Кандидатура на наемного убийцу просто сногсшибательная. Представляю, как отреагирует наш отдел снабжения, когда до моих коллег дойдет такая новость…

Я сидел уже третьи сутки. Можаев почему-то не торопился вызывать меня на очередной допрос и я изнывал от скуки и безделья, погруженный в безрадостные мысли. Товарищи по несчастью – их было четверо – болтали о чем ни попадя. Удивительно, как быстро нивелируются в тюрьме человеческие личности. И аристократ духа, и бандит, и бомж, попав за решетку, начинают говорить и думать совершенно одинаково. Процесс адаптации до бордюрного уровня происходит прямо на глазах. Тюрьма имеет свои законы, свой язык и свой образ мышления. Академик от литературы уже через месяц после внедрения в эту обитель порока спускается со своих заоблачных высот на грешную землю и начинает ботать по фене[4] как старый шаромыжник.

Конечно, нынешняя тюрьма не совсем та, что была когда-то, при царе Горохе. А точнее, во времена культа личности и ранее. Блатной жаргон основательно подзабыт даже ворами "в законе". Однако общий примитивизм суждений, косноязычная речь и дебильные мечтания (типа – эх, пройти бы сквозь стены! эх, стать бы человеком-невидимкой! эх, мне бы чемодан баксов – и за бугор!) настолько одинаковы у разных и по образованию, и по былому общественному положению индивидуумов, что можно говорить о тюрьме как о явлении в жизни страны, о неком институте искривленной личности, который не выдает дипломы, но нивелирует интеллекты, приводя их к общему знаменателю. Хотя бы потому, что по статистике (если я не ошибаюсь) каждый десятый совершеннолетний гражданин нашей бывшей "могучей и неделимой" попробовал "прелестей" исправительной системы.