Возвращение пираньи - Бушков Александр

– А в самом деле... – сказал Мазур. – Классику я уважаю. – Он обернулся и крикнул пилоту: – Луис! Мы летим!

– Как скажете, сеньор...

Погрузка длилась недолго. Кроме двух сумок с тщательно завернутыми в тряпки автоматами и винтовками они брали еще две крохотные палатки, только что купленные в городе, немного консервов, аптечки, дюжину баллонов с питьевой водой и прочую мелочь вроде биноклей, мачете и складных спиннингов. К вящему удовольствию Мазура, объемистая сумка с Ольгиными нарядами осталась в камере хранения, потому что брать их на Ирупану было бы форменным идиотством. Парочки запасных маек вполне достаточно.

Самолетик оторвался от земли довольно лихо. Мелькнули лачуги с телеантеннами-тарелками и глазевшая на самолет оборванная детвора, секунд через десять под крылом пронеслись округлые высокие холмы, и двухмоторная кроха, задрав нос, полезла выше. Далее простирались леса, казавшиеся сверху сплошным ковром косматой зеленой ваты, кое-где рассеченной просеками и узкими коричневыми дорогами. Слева показалась Панамерикана, но они тут же потеряли ее из виду.

Они с Кацубой сидели сзади, а Ольга – на почетном месте, в персональном кресле рядом с пилотом. Мазур не мог разобрать ни слова в его скороговорке, но не требовалось знания языка, чтобы понять: павлин распускает хвост так, что бедные перья скрипят от натуги, а дама подыгрывает, не выходя из тех же рамок приличий. Жаль, совершенно непонятна жестикуляция: у них тут своя система. Торговка на рынке лупит правым кулаком по левому локтю, что означает: «За грош готов удавиться, жмот!» Нажимаешь большим пальцем на нос, остальными шевелишь у левой щеки, и собеседник знает, что ты только что заверил: «После дождичка в четверг!» Прижимаешь большим пальцем мизинец другой руки к ладони: «Клянусь родной мамой, так все и обстоит!» И, наконец, ни в коем случае не нужно показывать кому бы то ни было два пальца, растопыренные в виде латинского V – любимый жест Черчилля здесь означает вовсе не «викторию», а примерно то же самое, как если бы вора в законе в глаза назвали «Машкой».

Пейзаж под крылом был удручающе однообразным, если не речки, то лес, если не лес, то невысокие горы, редко-редко мелькнет асиенда или деревушка. Маяться ревностью не следовало, и Мазур понемногу стал подремывать, привалившись в углу, – на сей раз без особенных кошмаров.

– ...Коммодор!

Он вздрогнул, открыл глаза. Ольга смотрела на него с некоторой тревогой, а Луис, держась за штурвал одной рукой, левой плотнее прижимал к уху толстый светло-серый наушник.

– Что такое? – спросил Мазур.

– Метеослужба, сеньор, – обернулся к нему Луис, не выказывавший особенного беспокойства. – Над ними вечно смеются, но иногда они и попадают в яблочко... Практически по курсу – грозовой фронт. Чересчур широкий, чтобы обходить – слишком много горючего спалим, мне может не хватить на обратную дорогу... Правда, из Эль-Кальварио передают, что в глубину он не особенно и велик, пройдет быстро...

Мазур посмотрел вперед, по бокам. Ничего пугающего с первого взгляда заметить не удалось, небо впереди выглядело столь же безмятежно-лазурным, как и при старте, но всегда следует верить профессионалам, не вступая с ними в бесполезные дискуссии.

– Ваши действия? – спросил Мазур.

Луис ненадолго задумался:

– Лучше всего приземлиться и переждать несколько часов. Иначе угодим, словно бабочка в ветродуй... Есть два варианта: либо садиться на ближайшую грунтовку, либо тянуть в Эль-Кальварио.

– Это город?

– Полузаброшенный аэродром, – сказал Луис. – Когда-то там была военно-воздушная база гринго, но ее лет двадцать как забросили, когда дон Астольфо поссорился с их тогдашним президентом. Большей частью все поросло травой и развалилось без присмотра, но две полосы до сих пор в рабочем состоянии. Один оборотистый тип выкупил у правительства часть базы, устроил частный аэродром, кое-как зарабатывает.

Ольга поддержала:

– Мы там однажды садились, в прошлом году. Вот только компания порой бывает самая неподходящая. Всякие... мягко скажем, непонятные рейсы непонятных самолетиков.

– Сеньорита, там же давно выработан своеобразный кодекс чести, – сказал Луис. – Не суй нос в чужие дела – и тебя никто не станет трогать. Честно признаться, могу на собственном опыте подтвердить, что кодекс всегда соблюдается. Очень уж мне не хочется искать грунтовку посреди леса... Могу заверить, что уж вас-то, сеньорита, я никому в обиду не дам... и, разумеется, ваших спутников тоже, поручусь, что вы приличные люди и в чужие секреты носа не суете...