Возвращение пираньи - Бушков Александр

Дверь приоткрылась... и Кацуба нос к носу столкнулся с типом в пятнистом комбинезоне, очевидно, решившим-таки проверить, как обстоят дела. В следующий миг тип головой вперед полетел в комнату, торец приклада опустился ему прямехонько на основание черепа, отправив в непознаваемые дали. Выглянув в коридор, Кацуба махнул рукой. Мазур подтолкнул перед собой бородатого, обеими руками державшего комбинезон у талии, задравшего голову и как можно шире разинувшего рот, из коего торчал цоколь лампочки.

– Ну, показывай пальчиком... – распорядился Мазур. – И шагай на цыпочках, а то...

Процессия двинулась в конец коридора. Широкая лестница. Тишина. Площадка. Жестом Мазур велел Кацубе оставаться здесь – самая подходящая позиция для стрельбы по грузовику. И повел пленного дальше. Тот вдруг притормозил, тыча пальцем вперед и вправо. В сплошной стене виднелось горизонтальное узкое окошко. Ага... Заглянув туда краем глаза, Мазур мгновенно оценил ситуацию – и, полуобернувшись, без замаха, нанес удар, вырубив бесполезного отныне языка. Тот сполз по стене – лампочка, вот чудо, не разбилась. Лады...

Снова заглянул. Никаких сомнений, здесь в старые времена и располагался командный пункт: обширный зал, одна стена сплошь стеклянная, вдоль остальных протянулись накрытые чехлами пульты, на чехлах наросла многолетняя пылища, с палец толщиной... Два, три, шестеро...

Сразу можно было определить, что собравшиеся в зале не ждут неожиданностей со стороны, искренне полагая, что контролируют ситуацию. Ни у кого нет оружия в руках, пистолеты в кобурах, автоматы за спиной, к тому же с автоматами только двое...

Четверо старательно трудились, пытаясь привязать распятую на широком столе Ольгу так, чтобы не могла пошевелиться. Она не сопротивлялась – во рту торчит смятая тряпка, глаза закрыты, но работа все равно шла не особенно удачно, стол отнюдь не приспособлен для таких игрищ, обычный конторский стол какого-то начальника...

Двое, как и положено главарям, трудом себя не утруждали – Виктория Барриос, черноволосая красотка, вживе еще очаровательнее, чем на полицейских плакатах, сидела на низком подоконнике, положив ногу на ногу, безмятежно и умело выпуская дым. Пабло Эскамилья, моментально опознанный Мазуром по тем же плакатам, стоял рядом, держа обеими руками охапку сверкающих, жутких приспособлений, определенно смахивавших на инструменты дантиста. Что ж, не лишено смысла – зачем изобретать что-то и придумывать подручные средства, если достаточно обшмонать зубоврачебный кабинет? Чему-то подобному и нас учили, ребята, если откровенно. Но нас еще и многому другому учили, а вот вы, сразу видно, в жизни не видели хорошего инструктора, любители вы, сявки неуклюжие...

Он сгруппировался. Предстояло превзойти самого себя – в то время как тело похныкивало и паникерски напоминало, что он уже не молод, он не прежний, не сможет вертеться, как черт с раскаленным шампуром в заднице, как бы не сплоховать...

Нельзя сплоховать. Никак нельзя.

Ольгу наконец привязали, она дернула головой, открыла глаза, послышался чей-то хохоток. Виктория встала с подоконника, потушила о него сигарету, подошла и, чуть наклонившись к Ольге, произнесла несколько длинных фраз – Мазур, разумеется, не понял ни словечка – не глядя, протянула руку назад. Пабло торопливо вложил ей в руку изогнутые под прямым углом никелированные щипцы, Виктория медленно провела ими над лицом Ольги, что-то сказала, уже короче. Общий хохот.

Пора. Мазур со своего места видел в противоположной стене двойную дверь – высокую, застекленную. Мысленно представил зал под другим ракурсом, прикинул, как он будет выглядеть от двери. И на цыпочках побежал в ту сторону. Ничто так не ошеломляет противника, как смерть командира – в особенности внезапная, грянувшая, как гром с ясного неба. Если бы еще кто прикрыл спину... Но не стоит выпрашивать у Всевышнего вовсе уж тепличных условий для работы.

Какой-то миг он стоял по другую сторону стеклянной двери, не замеченный никем – последний раз примерялся к местности, усилием воли заставил заткнуться тело, нывшее что-то заигранное о проклятом возрасте...

И нажал на спуск. Второй раз. Третий.

Пробитое его пулями стекло еще оседало потоком осколков с оглушительным звенящим грохотом, еще заваливалась с пробитой головой Виктория, еще никак не мог упасть согнувшийся пополам Пабло, а он уже ворвался в зал. Расчетно-наводящая приставка к тяжелому «браунингу» работала хватко, как встарь, тявкающе хлопал глушитель, разбрасывая смерть, в нелепых позах дергались немые фигуры, Мазур ушел вправо, разжал пальцы, выпустив разряженный пистолет, рывком перебросил из-за плеча автомат и прошелся двумя короткими очередями, внося последнюю правку. Новый стеклянный грохот – это, рассыпаясь на длинные куски, рухнула стеклянная стена.