Мертвая хватка - Воронин Андрей

Но не это было главное. Главное, что у Валерии Матвеевны была дочка, а дочка эта в свое время, как положено, вышла замуж, подарив ей сначала зятя, а затем и внуков. Так вот, зять Валерии Матвеевны, насколько было известно Анне, служил на Петровке и даже ходил там, кажется, в весьма высоком чине. Анна никогда не беспокоила соседку просьбами, и теперь, похоже, настало время проверить их отношения на прочность.

Конечно, обычно Петровка не занимается такой чепухой, как украденные яблони, но, может быть, как-нибудь неофициально… На Руси ведь испокон веков все делалось по протекции, так, может быть, это сработает и на сей раз?

Попытаться, во всяком случае, стоило. Как бы то ни было, Анна чувствовала, что не успокоится, пока не сделает все, от нее зависящее. А если у нее ничего не выйдет, то, по крайней мере, ее хоть немного утешит сознание того, что ее вины в этом нет.

Глава третья

В тесноватой, от пола до потолка заставленной полками, которые буквально ломились под тяжестью книг и множества антикварных безделушек, квартире Иллариона Забродова было основательно накурено. Дым слоями плавал под люстрой, и та светила сквозь него мутно, как солнце сквозь облака. , Прямо под люстрой, точно посередине комнаты, стоял выдвинутый сюда из угла стол. Стол был письменный, поскольку нормального обеденного стола Забродов у себя в доме не держал сроду, а беспорядочно пьянствовать на кухне, как это случалось обычно, гости наотрез отказались, сославшись на праздник. То обстоятельство, что хозяин квартиры Первое мая праздником не считал, ничуть не поколебало решимость гостей выпить, как они выразились, «по-человечески». Мещеряков заявил, что он, как полковник ГРУ, просто обязан по долгу службы считать все государственные праздники своими личными, персональными торжествами и отмечать их надлежащим образом и в соответствующей обстановке. Сорокин поддержал его, сообщив, что Московский уголовный розыск тоже относится к разряду силовых структур и является такой же неотъемлемой частью государства Российского, как и армия с ее разведкой. Следовательно, заявил он, если Родина велит праздновать, уголовный розыск дружно, как один человек, отвечает: «Есть!» Заранее настроившиеся на праздник полковники раздухарились настолько, что потребовали от Забродова быстренько организовать на закуску тазик салата «оливье» и большое блюдо холодца, который Сорокин называл «дрыгало». В ответ Забродов молча показал им кукиш, его обозвали бирюком и махнули на него рукой: черт с ним, с салатом, главное, чтобы выпивки хватило.

Но на том, чтобы разместиться в комнате, а не на кухне, как обычно, они все-таки настояли, и теперь все, что раньше беспорядочной грудой громоздилось на письменном столе Забродова – подшивки каких-то старых журналов, книги, стаканчики с карандашами, мелкие безделушки и прочий хлам, – такой же и даже еще более беспорядочной грудой лежало на полу под окном. Поверх всего этого добра лежала принесенная Мещеряковьм по просьбе Забродова карта Брянской области.

Карта была штабная, очень подробная и жутко секретная, потому что карт иного рода в здании, где работал Андрей Мещеряков, попросту не держали.

За отсутствием в доме Забродова скатерти стол был накрыт большим куском обоев. Кусок этот Забродов криво и неаккуратно оторвал от рулона, оставшегося у него после ремонта и хранившегося за диваном уже второй год. С эстетической точки зрения обои сильно уступали настоящей скатерти, зато на них можно было сколько угодно проливать коньяк, ронять закуску, посыпать их пеплом и даже прижигать сигаретами.

В данный момент на этой импровизированной скатерти стояли полная доверху пепельница, полбутылки коньяка, три рюмки и тарелка с колбасными шкурками и несколькими колечками лимонной кожуры. Еще одна бутылка, пустая, стояла на полу у стены, а на подоконнике в ожидании своего часа томилась литровая емкость с водкой.

На стене у двери, что вела в прихожую, был укреплен большой липовый спил. В спиле торчало четыре метательных ножа. На том, что был ближе к центру, висела украшенная двуглавым орлом парадная фуражка Сорокина. Владелец фуражки сидел напротив и по обыкновению с интересом разглядывал прогибающиеся под тяжестью книг полки, в тысячный, наверное, раз пытаясь понять, каким образом в одном человеке на протяжении столь продолжительного времени могли уживаться чокнутый библиоман и спецназовец, причем и то и другое – самой высшей пробы. Забродов был не только тонким ценителем, но и большим знатоком литературы, начиная от изобретения письменности и до наших дней. Он мог на равных спорить с самыми маститыми специалистами по истории литературы, причем те сплошь и рядом вынуждены были признавать его правоту, и в то же время это был непревзойденный убийца и диверсант. Именно непревзойденный, и наилучшим подтверждением этого немного напыщенного эпитета служил тот простой факт, что Забродов до сих пор был жив и здоров.