Мертвая хватка - Воронин Андрей

Я тебе сколько раз говорил: хочешь заниматься своими авантюрами – занимайся на здоровье. Сам. А спец.. Гм… – он бросил быстрый взгляд в зеркало заднего вида и поморщился, встретив там удивленный, ничего не понимающий взгляд Анны. – А наших людей в свои дела не втягивай. Им, в отличие от тебя, бежать некуда, они на государевой службе. И мундир наш марать ты не имеешь права, несмотря на свой пенсионный статус.

– Может быть, отложим воспитательную беседу до более удобного момента? – проворчал Забродов. – Не понимаю, чего ты кипятишься. Обычная тренировка на местности. А что до чести мундира… Знаешь, если бы твои ребята засветились, вас всех следовало бы разогнать к чертовой бабушке, чтобы зря государев хлеб не ели. Было бы из-за чего пыль до небес поднимать! Кстати, познакомьтесь. Это Анна.

А этого ворчливого типа зовут Андреем. Ты его не бойся, это он только с виду такой грозный, а на самом деле – мировой мужик.

– Сам ты мужик, – огрызнулся Мещеряков. – Пейзанин недоделанный, авантюрист от ботаники… Здравствуйте, Анна. Вы ведь, кажется, научный сотрудник ботанического сада? Не понимаю, как вас угораздило связаться с маньяком.

– Я тоже, – сдержанно сказала Анна. – Я вообще ничего не понимаю, если хотите знать.

– А никто ничего не понимает, – утешил ее Мещеряков. – Сорокин мне с дачи звонит, считайте, в предынфарктном состоянии – кричит, что мы просто шайка бандитов, что вас повезли убивать и что раз я эту кашу заварил, то мне ее и расхлебывать. Я! Я заварил! Да я вообще ни сном ни духом…

Представляете, Анна, до какой степени я ничего не понял?

Правда, я быстро успокоился. Привык, знаете ли, за столько-то лет.. Стоит где-то появиться Забродову, и все моментально перестают что бы то ни было понимать. Скажи, – почти умоляюще обратился он к Иллариону, – ты когда-нибудь угомонишься?

– А как же, – с готовностью откликнулся тот. – Обязательно. Все будет, как у людей: оркестр, почетный караул, венки, траурные речи, а под занавес, как водится, поминки, плавно переходящие в дискотеку. Этого никто не минует, Андрюха, потому что жить вечно – это неприлично и непорядочно по отношению к окружающим. Им же, наверное, обидно будет! Безобразие, скажут, сколько можно?! Пора бы и честь знать…

– Да ну тебя, – устало отмахнулся от него полковник Мещеряков.

Рация под приборной доской захрипела, закашляла и сказала:

– Первый, я коробочка. Ответьте коробочке, первый!

Мещеряков взял микрофон.

– Первый слушает.

– Куда нам теперь? – спросила рация.

Мещеряков покосился на Иллариона. Тот протянул руку и отобрал у него микрофон.

– Здравствуй, Матвей, – сказал он. – Всем спасибо, пока отдыхайте. Вечерком встретимся здесь же. Ну, примерно там, где вы сейчас стояли. Четырех-пяти человек будет достаточно.

Анна обернулась и увидела позади, метрах в пятидесяти, давешний грузовик. Пятнистый тент хлопал на ветру, выпуклое лобовое стекло весело блестело на солнце, а над кабиной раскачивался ранее не замеченный Анной длинный ус антенны.

– А начальство как на это смотрит? – осторожно осведомилась рация.

Забродов повернулся к Мещерякову.

– Как смотрит на это начальство? – кротко спросил он.

– Один я под трибунал не пойду, – пообещал полковник.

– Начальство смотрит вдаль, – сообщил Забродов в микрофон, – изучает перспективы и строит стратегические планы. Начальству не до нас. Оно только предупреждает, что одно, без нас, под трибунал не пойдет.

– А оно и с нами не пойдет, – прохрипела рация. – Где это видано, чтобы начальство под трибунал ходило? Трибунал – он для простых смертных, а начальство, в крайнем случае, просто переведут на другую должность. С повышением.

– Много вы понимаете, – проворчал Мещеряков. – Вольтерьянцы… Анархисты, уголовники…

Он замолчал, явно подбирая слова, которыми можно было бы как следует обругать вольтерьянцев и анархистов в присутствии женщины. Забродов с заинтересованным видом подождал продолжения, не дождался и сказал в микрофон:

– В общем, до вечера, Матвей. Ребятам от меня привет.

После этого он вернул микрофон в гнездо, поудобнее расположился на сиденье и принялся с чрезвычайно довольным видом наматывать на указательный палец свою остроконечную эспаньолку.

Все прошло как по маслу.

Глава пятнадцатая

Утро выдалось теплое, солнечное, совсем летнее. Легкий ветерок шелестел травой, которую до сих пор никто не удосужился подстричь, и раскачивал за высоким каменным забором верхушки росших вдоль ручья деревьев. Флюгер на крыше гаража лениво поворачивался из стороны в сторону, по небу плыли редкие облака, похожие на клочки ваты в тазу с подсиненной водой, откуда-то тянуло густым запахом цветущей сирени. Вокруг была настоящая благодать, но в данный момент Виктор Майков предпочел бы ненастье, слякоть и грязь – тогда, по крайней мере, можно было бы списать хотя бы часть своей безнадежной тоски на дурную погоду. Яркие, не успевшие запылиться и поблекнуть краски поздней весны, ласковые прикосновения теплого ветра, солнечный свет и щебетание птиц – буквально все казалось ему сейчас исполненным какого-то зловещего, издевательского смысла, и он вдруг понял, как это несправедливо: знать, что ты умрешь, а солнце будет светить другим все так же ярко и беззаботно, как будто тебя никогда на свете-то и не было.