Спутники смерти - Столесен Гуннар

Преступник, стоящий у кровати перед двумя умершими или умирающими жертвами. О чем он — или она? — думал? Что он делал? Убежал? Уехал? Может, той ночью кто-нибудь заметил незнакомую машину во дворе или на дороге в долину? Или все же это были Ян Эгиль и Силье? Они прибежали обратно в Альмелид и, пока никто не заметил, спрятались в спальне, прижимаясь друг к другу?

Может, все было именно так?

А если Силье сказала правду — тогда у нее был мотив для убийства! В таком случае, нет ничего удивительного в том, что она доверилась любимому человеку, который ко всему прочему жил с возможным насильником в одном доме, не будучи ему родным сыном. А может быть, они сговорились, и она им руководила, а он был лишь исполнителем? Значит, они хотели убить Клауса, а Кари просто не повезло — она оказалась с ним в одной комнате. Или, допустим, Кари знала, что произошло, и стала, таким образом, сообщницей. Во всяком случае, в глазах ребят.

И когда у них не оставалось другого выхода, как сдаться, Силье сделала все, что могла, чтобы вывести его из-под удара, и взяла всю вину на себя…

Да уж, приходится признать, что, пока не будет доказано что-либо другое, именно такое развитие событий — самое вероятное.

Я кашлянул, чтобы привлечь его внимание. Он поднял глаза от стола.

— Послушай, Ян Эгиль. Ночью Силье назвала Клауса старым мерзавцем. Мы догадываемся, что она имела в виду. И если бы эти убийства совершил ты или она… то, вполне возможно, из-за этого? Может, он к ней приставал?

Он отрицательно покачал головой:

— Я не видел. И она ничё такого мне не говорила.

— Ну, так часто бывает. Человек до последнего все держит в себе. Как ты думаешь, мог ли он это сделать, а ты бы об этом не знал?

Он пожал плечами:

— Все может быть, что ж.

— А к тебе он никогда не приставал?

— Нет! — Он разгневанно посмотрел на меня. — Вы ваще за кого меня держите?

— Насильникам часто все равно, какого пола их жертва. Я должен был задать этот вопрос, извини.

Тут я вспомнил, о чем просил ленсман: добиться признания или отчетливых показаний. Но еще когда я входил в кабинет, у меня уже было такое чувство, что об этом и речи быть не может.

Я пристально посмотрел на него и осторожно начал:

— Теперь о другом, если можно, Ян Эгиль. Я хочу тебя попросить вспомнить, что произошло десять лет назад.

Его глаза сузились, и он как будто затаил дыхание.

— Мы же с тобой именно тогда и подружились, и поэтому я сейчас здесь. Нам было так хорошо вместе — тебе, мне и Сесилии?

Он ответил мне выжидающим взглядом.

— Ты помнишь, что тогда произошло?

Он продолжал молча смотреть на меня. Черт! Только бы его не спугнуть!

— Твой отец упал с лестницы и сломал шею. Твоя мать заявила, что это случилось во время ссоры. Но перед этим отец и ты оставались дома одни. Ты помнишь это?

Он сомкнул губы и еле заметно, но все же утвердительно кивнул.

— Я думаю, ты играл своим паровозиком.

— Мой паровозик. Он у меня сохранился! — оживился на секунду Ян Эгиль.

— Он был такой классный! — подхватил я.

— И позвонили в дверь… — медленно произнес он.

Я подался вперед, затаив дыхание в надежде, что он продолжит, но он замолчал.

— И позвонили в дверь, — повторил я.

— Да. Кто-то пришел. Я слышал, как они ссорились, но продолжал играть в паровозик. Я не хотел их слышать!

— Они ссорились? Мама и папа?

— Это была не она! Это был мужчина. Мужской голос.

Меня как будто ударило молнией.

— Что?! Как ты сказал?

Он непонимающе уставился на меня:

— Мужской голос. Потом ничего не помню, а потом — я стою на лестнице, а он там внизу лежит. И звонок в дверь — мама пришла. Она громко кричала и так на меня смотрела, будто это я его… Но это же не я! Всегда я во всем виноват!

Он закрыл глаза. На мгновение мне показалось, что ему снова шесть лет и его сейчас накажут за то, чего он не делал.

— Последнее, что помню, — как она кричала. И все. А потом уж — как мы у Ханса в снежки играли.

Меня будто захлестнуло волной, которая наконец достигла берега. Дышать было нечем. Почему он ничего тогда не сказал? Почему не нашлось никого, кто бы его спросил? Или его спросили, а он не ответил? Может быть, он сейчас впервые рассказал об этом? У меня голова закружилась от налетевших вихрем мыслей. Что скажет Йенс Лангеланд? Вибекке Скарнес не попала бы в тюрьму, если бы мы знали об этом загадочном мужчине тогда, в семьдесят четвертом! И… имеет ли эта информация какое-то отношение к тому, что произошло сейчас, десять лет спустя? Действительно ли смерть ходит за ним по пятам, или это просто чудовищные совпадения?