Спутники смерти - Столесен Гуннар

Попытки Лангеланда представить другую версию потерпели провал, потому что в следственных материалах, собранных полицией, не было ничего, что бы ее подтверждало. Предполагаемые преступники, которые могли, по утверждению адвоката, ночью проникнуть в дом Либакков, не оставили никаких следов взлома, это во-первых. А во-вторых, в показаниях соседей нет ни слова, которое указывало на что-то подобное.

Тогда Лангеланд перешел к участию Клауса Либакка в громком деле о контрабанде спиртного, которое имело место в начале семидесятых и с которым связано также нераскрытое убийство Ансгара Твейтена. Однако и эти аргументы были моментально разбиты представителем прокуратуры, заявившим, что обвинение концентрирует внимание на конкретных событиях, произошедших в октябре 1984 года, а не собирается закапываться в уголовные дела десятилетней давности.

Заключительная речь Лангеланда была блестящей — настоящий шедевр риторики. Однако по сути это было лишь великолепное изложение аргументов, которые он уже использовал во время процесса. Уже когда присяжные удалялись из зала заседаний, было понятно, кто оказал на них сильнейшее впечатление — Лангеланд со своей виртуозной риторикой, прокурор, едко констатировавший факты, или судьи, которые трезво и рассудительно следили за происходящим.

Когда из зала выводили Яна Эгиля, он впервые бросил взгляд на публику. И я еще раз увидел его глаза, излучающие неприкрытую ненависть, будто он возлагал лично на меня всю вину за то, что с ним произошло.

Уже на следующий день присяжные вынесли свой вердикт. Ян Эгиль Скарнес был признан виновным по всем пунктам обвинительного заключения, после чего судьи удалились на совещание для вынесения окончательного приговора и определения меры наказания.

В тот день мне удалось перекинуться парой слов с Лангеландом. Я поблагодарил его за все, что он сделал, и спросил, какой срок определят Яну Эгилю.

— Сейчас сказать невозможно, Веум. От пяти до пятнадцати, и боюсь, скорее всего дадут именно пятнадцать.

— Пятнадцать!

— Да, так-то вот. — И успешный адвокат повернулся и пошел прочь с таким угрюмым выражением лица, как будто этот проигрыш был невыносим лично для него.

Слушая вердикт присяжных, Ян Эгиль предпочел не вставать — он сидел на своем месте и ни разу не поднял глаза во время объявления приговора. Лангеланд несколько раз наклонялся к нему и что-то тихо говорил, очевидно, разъяснял значение сложных юридических терминов. Яну Эгилю дали двенадцать с половиной лет тюрьмы с зачетом предварительного заключения. Судя по его лицу, он не понял ни слова из того, что было произнесено, и только по знаку адвоката поднялся с места в тот миг, когда судьи покинули зал заседаний, бросив последний долгий взгляд на осужденного.

Пока дело рассматривалось в Гулатинге, его активно освещала пресса: новые фотографии хутора в Аньедалене, версии того, что произошло в спальне Кари и Клауса Либакк в виде газетных рисунков, на которых фигура подозреваемого была дана схематично и никто конкретный в ней не угадывался. Только после того как Верховный суд рассмотрел дело и оставил приговор окружного суда без изменения, имя осужденного появилось в прессе. Сообщения о суде сопровождались в газетах дискуссией, иные участники которой заявили: судьи-де вынесли слишком мягкий приговор, что доказывает излишнюю снисходительность судебной власти по отношению к серьезным преступникам.

Йенс Лангеланд написал опровержение, в котором говорилось и о юном возрасте обвиняемого, и о том, что истинные события той роковой ночи с воскресенья на понедельник в последнюю неделю октября прошлого года для многих, в том числе и для самого Лангеланда, оставались невыясненными. «Можем ли мы быть уверены в том, что настоящий преступник или преступники не находятся сейчас на свободе, рядом с нами?» — так заканчивалась его статья, породившая тревогу даже в моей душе. Эта тревога тлела, не ослабевая, пока не разгорелась сильным пламенем тем сентябрьским днем, когда мне на работу позвонила Сесилия Странд и попросила встретиться с ней на Фьелльвейен.

45

Все эти годы я не забывал Яна Эгиля. Мне так и не удалось смириться с утверждением, что в его деле все обстоятельства учтены и вина неопровержимо установлена. Несколько раз я чуть было не позвонил Йенсу Лангеланду, который, насколько мне было известно, так и оставался его адвокатом, но каждый раз отбрасывал эту мысль. Зачем? — спрашивал я себя.