Спутники смерти - Столесен Гуннар

И вот теперь на скамейке у остановки автобуса передо мной сидела Сесилия, освещенная низким солнцем уходящего лета, и внимательно смотрела на меня сквозь круглые очки — она только что сообщила мне, что моя фамилия значится в списке приговоренных Яна Эгиля.

Я попросил ее:

— Давай поподробней, а?

— Расскажу все, что знаю, — согласилась она.

— Яна Эгиля выпустили?

— Да, он вышел в мае на свободу. Отсидел десять лет. Вышел бы и раньше, но заключенным он был не из примерных.

— Долго же они ждали, прежде чем его выпустить… Чем он занимается сейчас?

— Тут есть определенные проблемы. Служба надзора за освободившимися из мест лишения свободы пристроила его на работу в автомобильную мастерскую, но ему быстро там надоело. Потом он подрабатывал в разных местах, сошелся с другими отсидевшими срок парнями… Связи, которые они налаживают между собой за решеткой, часто сопровождают их и на свободе, и я боюсь, что он уже свой в преступной среде Осло.

— Понятно… Продолжай! — нетерпеливо сказал я.

— Он жил в хосписе на улице Эйрика у станции метро «Тёйен». Это что-то вроде частного приюта для социально неустроенных людей. А держит его наш с тобой старый знакомый — Ханс Ховик.

— Ханс! Так вот как у него жизнь сложилась. Он так и не смог бросить эту работу.

— Да, но давай все же о деле. В этот понедельник в его хосписе был найден мертвым один из постояльцев. Его забили до смерти, видимо, еще в выходные.

— Ну и что? А Ян Эгиль к этому какое имеет отношение?

— Тело обнаружил один из жильцов и оповестил об этом Ханса, который вызвал полицию. Согласно инструкции, полицейские стали обходить все комнаты, чтобы опросить, не слышал или не заметил ли кто-нибудь что-то необычное за последние дни. Яна Эгиля не было, но в его комнате они нашли… — она немного помедлила, а потом продолжила: — …окровавленную биту.

— У меня такое неприятное ощущение, что я об этом слышу уже не в первый раз.

Сесилия была со мной совершенно согласна.

— К тому же выяснилось, что убитый был знаком с Яном Эгилем. Другими словами… Ян, похоже, вновь попал в переплет. Пока его только допросили, но через несколько дней эта история попадет в газеты.

— Мне надо будет выяснить подробности. А что ты там сказала о списке приговоренных?

— Может, я немного сгустила краски, назвав это именно так. Мне об этом рассказала женщина — мать его ребенка.

— Когда же он успел обзавестись…

— Его отпускали на некоторое время. Знаешь, это называется «пробное освобождение» — попытка проверить, способен ли заключенный к социальной адаптации. Конечно, все освобожденные находятся под надзором.

— Знакомая история.

— Да, его ребенок повторяет его судьбу.

— Из этого порочного круга чертовски тяжело вырваться! Как ты думаешь, словам этой женщины можно доверять?

— Почему нет? Ее, кстати, зовут Силье.

— Силье? Это случайно не та самая девушка…

— Думаю, да.

— Боже мой! Дождалась, значит. А что конкретно она рассказала?

— Что Ян Эгиль много раз говорил, что должен прикончить по крайней мере двоих. Они больше остальных виноваты в том, что с ним произошло.

— Я-то чем перед ним провинился?!

— Ты работал в охране детства, когда его забрали у матери. Ведь так?

— Да, но это же не я…

— Ты стал своего рода символом ненавистной службы, которая в очередной раз вмешалась в его жизнь — теперь, когда мы опекаем его малыша. Ханс решил обязательно тебя об этом предупредить.

— Но, ты сказала, он говорил о двоих?

— Да. Вторым был как раз тот, кого нашли мертвым несколько дней назад. Его избивали битой, пока… — Она вздрогнула всем телом, будто ей внезапно стало холодно. — Пока он не стал совершенно неузнаваем.

— Но, как я понимаю, тело идентифицировали?

— Да, конечно.

— И кто же это?

На какое-то мгновение ее взгляд скользнул вниз, на фьорд. Затем, глядя мне в глаза, она решительно произнесла:

— Ты знаешь его, Варг, — и вновь замолчала. Я почувствовал, как в душе поднимается тревога.

— Говори, не тяни! Кто это? Это не…

— Терье Хаммерстен.

46

На следующий день была пятница, и мы улетели в Осло первым же утренним рейсом. Стюардессы с привычными улыбками разносили завтрак; плато Хардангервидда лежало под нами как черно-серо-коричневое лоскутное одеяло.