Спутники смерти - Столесен Гуннар

Ее кабинет находился в конце набережной Страндкайен, и из окон были видны Брюгген, башня Розенкранца и Хоконсхаллен, а с другой стороны — Скансен и Флёйен. Я бы сам не отказался от такого кабинета, будь у меня возможность выбирать.

На набережной, как обычно в это время дня, была пробка в сторону Осане. На склоне возле церкви Девы Марии виднелось новое здание музея, выстроенное на месте археологических раскопок после пожара 1955 года.

Марианна Стуретведт встретила нас в приемной, перед кабинетом. Она на секунду поймала взгляд Яна-малыша, который, после того как его усадили в автомобиль, снова сделался молчаливым, как канатоходец.

— Привет! — улыбнулась она нам и ласково положила руку ему на плечо. — Ну что, малыш, мы с тобой подружимся, а?

Он молча смотрел на нее с прежним каменным выражением лица.

Она повернулась к нам:

— Нам с мальчиком надо поговорить с глазу на глаз… Но, может, вы хотите мне что-нибудь рассказать?

— Да, — ответил я. — Пожалуй, сначала мы с вами побеседуем.

— А я пока посижу с Яном-малышом. Мы с ним журнальчик почитаем, правда? — улыбнулась Сесилия.

Она уселась вместе с парнишкой на диван в приемной и взяла со столика первый попавшийся еженедельник. Мы с Марианной удалились в ее кабинет.

Комната была обставлена в ее стиле, то есть очень просто: рабочий стол со стулом, напротив — мягкое кожаное кресло для посетителей, вдоль стены — кушетка для пациентов, которые предпочитают лежать во время консультации. Над ней висел небольшой, лишенный всякой претенциозности прелестный пейзаж: море, горы и покрытый лесом склон. Это был фрагмент йольстерской картины Аструпа,^[3] всем известный сюжет «весенней ночи», где мужчина и женщина работают в поле, а вокруг цветут яблони, и на водной глади играют отблески лунного света. Мы не стали садиться. Она посмотрела на меня с легкой улыбкой:

— Итак?…

— Нам не так уж много известно. Они остались дома вдвоем с отцом, которого потом нашли мертвым внизу лестницы, ведущей в подвал. Когда пришла мать, мальчик стоял в углу и рыдал. И нам он не сказал ни слова, пока… — Я на секунду умолк.

— Да?

— Ну… пока мы не стали усаживать его в машину, чтобы ехать к вам. Тогда он сказал: «Это мама сделала».

— Вы сообщили полиции?

— Нет. Ведь мать сейчас в больнице: нервный срыв. После такого… ей, возможно, понадобится не один день, чтобы прийти в себя. К тому же…

— Еще что-то, что мне следует знать?

— Я должен проверить, но мне кажется, что Ян-малыш был их приемным сыном. Я видел его раньше.

И я рассказал вкратце все, что помнил о том июльском дне три с половиной года назад, когда меня прислали в квартирку в Ротхаугском жилом комплексе.

— Так. А о приемных родителях есть какая-нибудь информация?

— Нет. Фамилия их Скарнес. Свейн и Вибекке. Вот и все, что я знаю. Но жили они в особняке в районе Вергеландсосен, это говорит об уровне их доходов. Семья не из бедных.

— Они жили втроем? Родственники? Братья, сестры?

— Как я понял, нет.

— Ну что ж, давайте разбираться. Я посмотрю, удастся ли мне справиться с его замкнутостью. Но слишком давить на ребенка я тоже не хочу. Вы с Сесилией подождите, хорошо?

С этими словами мы вышли в приемную. За окном начало смеркаться. Зажглись уличные фонарика огоньки автомобилей стали похожи на разорванное жемчужное ожерелье. Одна жемчужина откатилась далеко к Осане. Первая попытка установить с мальчиком контакт Марианне не удалась, тогда она отвела его в кабинет и прикрыла дверь.

Мы с Сесилией остались вдвоем. Она сидела на диване и листала журнал, хотя он вовсе не отвечал ее вкусам. Я это понимал, потому что знал Сесилию с 1970 года: дамский журнальчик с названием «Сирена» никак не вязался с ее образом убежденной феминистки.

Выглядела она как типичный социальный работник: короткая стрижка, овальные очки в металлической оправе, лицо без косметики. На ней была простая белая блузка, светлый пиджак, темно-коричневые, слегка поношенные бархатистые брюки и черные туфли без каблуков. Судя по выговору, она родилась где-то на юге, в Рёдале, может, в Одде. У нас были прекрасные товарищеские отношения, которые приобрели новый смысл, когда Беата ушла от меня. С одной стороны, между нами установилось такое доверие, какое бывает лишь между старыми друзьями. И в то же время мы как будто отдалились друг от друга, так как в полном соответствии с женской солидарностью Сесилия считала, что права, безусловно, Беата. Жена жаловалась на то, что по долгу службы меня слишком часто не бывает дома по ночам. А ведь большинство этих ночей я провел именно с Сесилией, разыскивая по улицам убежавших из дома детей и подростков.