Возвращение пираньи - Бушков Александр

– Что?

– Смотр серебра! Смотри хорошенько!

Посмотреть было на что. Звяканье, лязганье, высокий звон, бренчанье даже заглушало варварскую музыку – и исходило оно от груд серебра, которым шествующие были увешаны от каблуков до пяток.

Больше всего было индейцев, но мелькали и гачупинос, и вполне европейские лица.

Шагали люди в самых настоящих кольчугах, смастеренных из большущих, старинных монет, а мелкие серебрушки унизывали ленты на шляпах, тройными ожерельями пригибали шеи, звякали на сапогах. Шагали люди, увешанные блюдами, мисками, тарелками, жбанами, кувшинами, чайниками, поварешками, щипцами для орехов, вилками, ложками, ножами, лопаточками для тортов, кофемолками и бокалами, чайными ситечками и кастрюльками, кухонной утварью вовсе уж непонятного назначения, – и все это было из серебра, начищенного до немыслимой яркости, рассыпавшего вокруг солнечные зайчики. Даже ослы и лошади, смирно шагавшие в людском потоке, щедро увешаны всевозможнейшим серебром, даже велосипеды, парочка юрких японских мопедов...

«Ни черта себе – угнетенные индей-цы», – растерянно подумал Мазур, пытаясь прикинуть, сколько же здесь «ла плата». По всему выходило, что считать следует центнерами.

– Не похожи они на пролетариев! – крикнул он на ухо Ольге.

– Карахо, какие пролетарии? Торговцы, лавочники, перекупщики, а это все – родовые клады...

Он вздрогнул – слева раздались душераздирающие вопли, визг, вой и гогот.

– Гвоздь программы! – громко пояснила Ольга. – Дьябладас, танец чертей!

Ряженых чертей оказалось немереное количество, они вели себя, как и подобает нечисти: ходили колесом, орали, выкаблучивали невероятные коленца, вертели хвостами, как пропеллерами, тыкали зрителей рогами, бросались на хорошеньких девушек, и те, старательно визжа, шарахались, а рогатые, словно бы невзначай, норовили поддеть подол древком трезубца, а то и огладить мимоходом со всей чертячьей наглостью.

Когда пришла ее очередь, Ольга получила сполна – исправно взвизгнув, попыталась увернуться, но налетевший с неожиданной стороны чертила, весь в ало-желтых матерчатых языках огня, ловко взметнул ей подол выше талии, а второй столь же хватко притиснул на миг к стене, упершись в грудь растопыренными лапами.

Обижаться не полагалось. Мазур видел, что Ольга эти маскарадные вольности приняла как неизбежность, но все равно пожалел, что не догадался под шумок выдернуть у черта хвост, – вон там, справа, какому-то раздосадованному кавалеру это только что удалось...

Она, смеясь, одернула платье:

– Давай выбираться отсюда. Больше не будет ничего интересного. В собор все равно не попасть, да ты и не католик, тебе и незачем... Пойдем на ярмарку?

– Пошли, – согласился он, мстительно оглянулся на чертей. – А вот маски у них фабричные...

Пробираясь за ней следом, он не сразу вспомнил, о чем напомнили эти дикарские пляски. Ах да, противоположный берег Атлантики, Н’Гила, карнавал в честь какого-то старинного праздника, урожая, что ли? Вот у т е х маски были самодельными, разнообразнейшими, под костюмами можно было спрятать базуку. Они лопухнулись, конечно, были моложе, глаза разбежались, – но и Кисулу, битый волк, был хорош, вывернулся из одиннадцати покушений целехоньким, а в тот раз как-то оплошал, разрешил, чтобы его кресло поставили метрах в трех от дороги, по которой шествовали, приплясывая, маски. Ну, и получил – всю обойму в грудь из спрятанного под накидкой-бубу пистолета. Переполох, задние еще ничего не поняли, напирают, Кисулу еще заваливается, Морской Змей чуть ли не в упор высаживает в стрелявшего полмагазина, ближайшие начинают разбегаться, вопли, свист дудок, длинная пулеметная очередь по всем без разбору – это Отанга, черный двухметровый красавец, п л е м я н н и к, слишком многое терявший со смертью дяди-диктатора, лупит от бедра... С тех пор Мазур как-то не особенно жаловал карнавалы и прочие машкерады – сам он успел плюхнуться наземь, а вот Папу-Кукареку, профессионала, мочилу, чертов племянничек срезал, как косой. Хорошо еще, пенсию потом детишкам выбили, а когда подросли, Мазур на пару с Морским Змеем сочинили правдоподобную байку, в которой Папа-Кукареку, естественно, погибал в знойной, жаркой Африке насквозь героически, где-то даже агитационно... Совсем недавно какой-то газетный щелкопер раскопал-таки и эту историю из прошлого, но дети Папы-Кукареку к тому времени сами уже обзавелись детьми, были в летах, так что пережили относительно легко...