Во мраке сверкающих звезд - Михайлова Евгения

Она встала и подошла к открытому окну. Подняла лицо к солнечному лучу.

– Каришка, у тебя фотик есть? – раздался хриплый со сна голос Игоря.

– Да, – ответила она, не оглядываясь. – На полке компьютерного стола.

– Минуточку, – сказал он, как на съемке. – Не шевелись. На тебя очень здорово падает свет.

– Не знаю, я даже не умылась. И ресницы не накрашены. На фото глаз просто не будет.

– Не смеши профессионала! – Игорь уже снимал. – Уверен, что ты себя толком никогда не видела. По уже названной мной причине. Рядом с тобой не было профессионала. Подними немного голову. Посмотри вверх. Теперь улыбнись немножко, кончиками губ.

– Мне не идет улыбаться. Нос становится как у Бабы-яги.

– Любишь ты себя. На самом деле у тебя лицо для кино Бергмана или итальянцев. Только я сам выберу несколько снимков, подправлю, потом покажу. Неудачные я всегда убиваю.

Так странно и неожиданно прозвучало последнее слово, что Карина вздрогнула. Но она еще постояла, выполняя его команды. Когда он отснимал, спросила:

– Кто первый в ванную?

– Иди ты. Я пока перегоню. Я ловил один план, увидел его, когда лежал. Хочу сейчас найти. Думаю, получилось. А ты потом пожрать приготовь.

– Ты себя слышишь? – рассмеялась она. – Раскомандовался!

– А ты против? – искренне изумился он.

– Нет, конечно. Можешь считать, что ты у меня на реабилитации. Тяжелое детство, драмомания, способность налетать на все булыжники и падать в каждую канаву…

– Ну, ты даешь! – Он смотрел на нее уже с настоящим удивлением и упреком. – Я думал, ты хорошо ко мне относишься. Постель не в счет. Это другое.

Карина внезапно, совершенно неожиданно для себя, как будто ее кто-то вел, рванулась к нему, крепко обняла за шею, прижалась лицом к лицу. Слезы были совсем близко. С какой легкостью он рвет ее душу! Вот прижал, целует. С какой легкостью делает счастливой. С такой же легкостью сделает несчастной, – подумала она и ушла в ванную. После душа сказала своему отражению в зеркале: «Давай не будем истеричками, договорились?»

Когда она приготовила завтрак и вошла в комнату, Игорь уже стоял перед компьютером, на котором во весь монитор красовалась ее фотография.

– Посмотри!

Она смотрела. И не узнавала себя. Она никогда не видела такого говорящего, притягивающего снимка. Солнце слегка позолотило ее скулы, лоб, щеки, взгляд светлых глаз стал нежным, милосердным и благодарным. Она смотрела вверх, как будто увидела своего ангела. Губы впервые на фото не были сжаты. Приоткрытые, полные, они ловили свет и тепло.

– Ну, что? Мадонна? – довольно спросил Игорь.

– Да… Женщина-любовь. У тебя талант. Будет у меня память о нашей встрече.

– Женщина, только не вздумайте мне платить. Ну, разве что так, чисто символически. Поскольку вы чудная модель. Нет, Каришка, кроме шуток, я хочу сделать твой альбом. Ты точно ни на кого не похожа… Может, получится потом его толкнуть, – добавил он непринужденно.

– Ты неисправим!

– А кто исправим? Можно мыться, есть и опять спать? Часок. Потом поеду бороться с жизнью. Я устал! Во мне билось вдохновение. После этого я всегда сплю. Но с тобой!

Кирилл Панин вышел из своих «Жигулей», которые, конечно, были в его жизни не первой машиной. Но он менял только на «Жигули». Принципиально. Генерал позвонил в ворота дома сына, и Надежда очень быстро их открыла, как будто ждала. По выражению ее лица он сразу понял, что ждала она не его. Андрюху ждала. Он завел машину во двор, вышел и приобнял ее.

– Здравствуй, Надя. Может, тебе и не до меня, но поговорить нужно.

– Ну почему не до вас, Кирилл Игнатьевич? Я никуда не собираюсь, ничем таким не занята. А в морозилке у меня всегда есть сырые пока пирожки с яблоками, капустой, картошкой. Сейчас поставлю в микроволновку, пока чай или кофе заварю, они будут готовы. Я тоже еще не завтракала.

– Да, – одобрительно протянул Кирилл, направляясь к дому. – Хозяйка ты хорошая. Готовишь вкусно. И женщина хорошая. Но выглядишь плохо. Сейчас, я имею в виду.

Надежда посмотрела на него устало, измученно, но не смогла сдержать улыбку. Всегда верен себе с этой своей казенной прямолинейностью.

– Постарела? – решила она уточнить.

– Да вроде нет. Но какая-то ты… Никакая, одним словом. Слушай, я не Игорь, чтобы сказки рассказывать да байки плести. Вот не пойму, в кого он у нас такой. Ты женщина сдержанная. Мы с Андреем вообще не мастера болтать и в переплет попадать. А он…

– Да? – с резким смешком перебила она. – Вы с Андреем не мастера в переплет попадать? Точно?

– Надя, ты успокойся и не начинай выяснять то, что к делу не относится. Я насчет этой истории со спасением, которая нашему мальчику действительно может боком выйти. И я скажу почему. У него репутация хулигана, бродяги. Мы-то знаем, что он парень хороший, справедливый. Просто любит представления устраивать, потому и институт такой выбрал. Но люди злые могут наговорить черт-те чего. Я и сам немного удивился, как это он вдруг спасать кого-то подорвался…

Они вошли на веранду. Кирилл сел в плетеное кресло, посмотрел вокруг. Чисто, современно, как всегда, но что-то не так. У нее всегда стояли вазы с цветами. Много. Сейчас их нет совсем. Он был совсем не психолог, но в этом все же увидел что-то символическое. Разлад у них с Андреем окончательный.

– Я быстро, – сказала Надя. – Вам чай или кофе?

– Воды. А еще лучше квасу, но у тебя, наверное, нет.

– Почему? Я сама делаю.

Через десять минут на столе стояли тарелки с горячими румяными пирожками, кувшин с холодным квасом, хрустальные стаканы. Кирилл налил себе, предложил Наде, та отрицательно покачала головой. Он какое-то время сосредоточенно и с видимым удовольствием поглощал пирожки, запивая квасом. Надя ни к чему не притронулась.

– Извини, что я так… Как из голодного края. Просто у меня такого не бывает – домашних пирожков. Жене некогда: ребенок… Да и не умеет она, я думаю.

– Что поделаешь, – сухо посочувствовала Надежда и сдержала реплику о том, что его первая жена очень даже умеет печь пирожки. Подумав об этом, она сразу почувствовала к нему неприязнь. Это не совпадение – что он оставил верную, умную, красивую жену, а его сын не один год влюблен в девчонку. Это гены. Как говорят в народе, «от осинки не родятся апельсинки».

Выражение ее лица не изменилось, но неприязнь Кирилл почувствовал даже своей не слишком нежной кожей. Ну, что делать. Он особенно и не рассчитывал на любовь. Да и кто и когда его в жизни любил? Первая жена, которая его просто терпела? Сын, который вспоминает о нем в трудной для себя ситуации, а увидев, слушает, как будто заговорил старый пень в саду? Или внук Игорешка, его любимец, который вообще приезжает, чтобы удивиться, какой у него дед дурак? У второй жены во время ссор самое убийственное оскорбление – «ты, генерал». Понятно, она рассчитывала на поместье, охрану, кортеж и почести. Любовь у них и не ночевала. Малыш… Он вроде любит. Малыш, который двух строчек стихотворения запомнить не может. Все будут говорить, что у него отец такой: на старости лет надумал сына родить, который куда младше внука. «Ничего, – сказал про себя Кирилл. – Вынесем все. Не поддадимся на провокации».

– Надя, – произнес он как можно проникновеннее, – зачем ты все это затеяла? Обвинение Андрея, версии какие-то насчет того, что он и девушку вроде бы убил, и жениха ее искалечил, и Игоря чуть ли не подставил?

– Это называется затеяла? Говорить правду, когда родной сын в опасности?

– Он не в опасности, хотя нужно его поддержать, тут ты права. Народ у нас встречается халатный. Но не любым же способом! Андрей ночевал тут, с тобой в одном доме. Это называется алиби.

– Алиби называется ночь в одной постели. А мы спим на разных этажах.

– Но ты не можешь свои предположения, основанные на… допустим, на ревности, подавать следствию как факт. Ты не видела его ночью. Но это, извини, безумие, допустить, что он уезжал в Москву, чтобы как-то подстеречь Арсения и пробить ему голову. Есть такая вещь, как презумпция невиновности, и понять это должна именно ты, а не следователь, у которого с таким пониманием может быть плохо, поскольку ему нужна раскрываемость.

– А нет, Кирилл Игнатьевич, тут никакой презумпции невиновности. И алиби нет. Потому что я несколько раз заглядывала в щель его спальни. Я часто так делаю. У меня бессонница. Так вот, один раз я увидела его лежащим на кровати, он тоже не спал. А в другой раз его там не оказалось. И в третий тоже. Я выходила во двор. Машины тоже не было!

– То есть как? Он ничего не говорил… Ты уверена? Может, ему надо было за сигаретами съездить, за водкой, ну, не знаю… Надо спросить. – Кирилл был потрясен и растерян.

– Да! За солью и спичками! – Надя сначала искусственно рассмеялась, а потом это перешло в истерический хохот, который вылился в рыдания.

Андрей ехал домой, к жене. В состоянии, которое укладывается в тупую и трусливую формулу: «Будь что будет». Нет, у него, конечно, есть план. Просто он ни на грош не верит в то, что из него что-то получится. А план – четкий. Первое – успокоить эту сумасшедшую, Надю, которая сейчас все окончательно пустит под откос, потому что, если начнет, остановиться не сможет. Второе – остановить деятельность папы, с которым все ясно. Обратиться к нему – очередная ошибка. Третье – как-то прояснить ситуацию с Арсением. Что там у него с головой, и если нормально, то что у него на уме. А главное, какие выводы из общения с ним сделал следователь. Ну и четвертое – не выпускать из виду Игоря. Ему бы вообще сейчас посидеть дома, не вступать в лишние контакты, не светиться, не притягивать даже мелкие неприятности. Как это все вдруг может обрушиться на человека, Андрей хорошо знал. Все же сын сотрудника МВД. До сих пор помнит, как отец кричал по телефону на подчиненных за то, что притянули за уши факты, собрали по соседям сплетни, да еще от себя приврали, чтобы «украсить» дело. А теперь, скорее всего, сам начнет всякую ерунду про Игоря выслушивать. И квалификацию потерял, и не справится с раздвоенным отношением к внуку. Любит – и не верит ему. Толком ничего о нем не знает, полезет узнавать – придет в ужас. Игорь для отца настолько экзотическая личность, что не поймет он его своим генеральским умом. А если с Надеждой пообщается или уже пообщался, то от искреннего желания помочь им обоим он и на него, Андрея, может нарыть такое… Тут точно нароет. Как поведет себя после полученных знаний генерал Панин, абсолютно неизвестно. А вот как отнесутся сотрудники его ведомства к его вмешательству – известно. Как всегда. Его там все терпеть не могли.