Исповедь на краю - Михайлова Евгения

– Ну, кто ее знает… Наверное…

Гере хотелось поговорить с мамой о своей жизни, новых знакомых, но ее глаза уже смотрели мимо него, лицо по-прежнему было удрученным и потерянным. Он замолчал и подумал, что им теперь всегда будет тяжело вместе.

Поздно ночью Ольга тихонько вошла в комнату Геры. Горела настольная лампа, сын невнимательно листал журнал.

– Мальчик, прости меня за то, что я сейчас не с тобой. То есть тебе, наверное, кажется, что я не с тобой. На самом деле я думаю о тебе все время. Просто пытаюсь защитить тебя от своей тоски. Ты не представляешь, какая она ядовитая, заразная… Я хочу сказать: ты должен в первую очередь думать о себе. Ты должен быть счастливым, независимым. Возможно, знаменитым. А со мной уже ничего не произойдет. Я просто буду ждать. Тебя. Встречи с ним.

Гера погладил волосы, руки матери. Почувствовал острую жалость. Ольга наконец заплакала. Крепко прижала голову сына к себе. Потом вдруг отстранилась и посмотрела ему в глаза ясно, внимательно. Он понял. В этот момент им обоим показалось, что отец не ушел от них совсем. Он где-то рядом.

Олег стоял у кухонного стола и курил третью сигарету подряд. Было поздно. Вера уже лежала в постели с книгой в руках. Интересно, она чувствует, как он мучается? Как пытается переступить через пропасть между ними и вернуть тепло и близость в их отношения? Кто сказал, что горе сближает? Просто бывает настолько крепкая связь, которую даже горе не в состоянии разрушить. Похоже, это не их случай. Больше всего Олега мучило чувство вины. Мужчина должен показать женщине, что он есть, что он всегда рядом и на него можно положиться. И убедительнее всего говорит тело мужчины. Что же с ним творится? Олег принял душ, почистил зубы, скользнул к жене под одеяло и легко прикоснулся губами к ее шее. Она не шевельнулась. Он положил ладонь на ее полную грудь, тесно придвинулся к сильному, крутому бедру, провел рукой по животу, прикоснулся к мягкому, теплому, родному уголку… И едва сдержал стон. Пробормотав что-то, вскочил и бросился в кухню за четвертой сигаретой. Что же делать? Как спать с женой, не думая о том, что из этого лона появился на свет ребенок? Ребенок, принявший такую страшную, мученическую смерть. Получается, что, родив дочь, они оба виноваты в ее гибели. Нет, горе их все-таки сроднило. В том смысле, что их близость стала казаться ему кровосмешением. Как скрыть от Веры еще и это несчастье? Или не скрывать? Может, она думает о том же?

Олег открыл шкафчик и достал спрятанную за посудой поллитровку. Сделал несколько больших жадных глотков. Прополоскал под краном рот. Сжал руками голову и представил себе обнаженное, бесстыдное тело Сандры. Отдающееся и ускользающее в одно и то же время. Кровь бросилась ему в голову, тело наполнилось желанием. Олег вернулся в спальню, выключил свет и крепко прижал к себе жену. Близость была горячей, нетерпеливой и недолгой. И только отвернувшись друг от друга, они оба открыли глаза.

С улицы темный деревянный дом у железнодорожной платформы подмосковной Мамонтовки казался нежилым. Местные жители вспоминали, что много лет назад какой-то чудак купил у властей это дореволюционное строение. Собирался реставрировать его, благоустроить, завести утварь девятнадцатого века и стилизовать интерьер под старинную избу. Но успел только провести водопровод и газ. Потом ему романтика прошлого надоела, и уже много лет никто не видел владельца этого деревянного, довольно большого дома. За последнее время поселок заполнили богатые коттеджи, по главной улице ездят одни иномарки. Тех, кто ходит пешком, здесь редко встретишь. Может, вымерли они со своими коровами и козами после того, как бульдозер снес их избушки, освобождая место для дворцов. А дом у плаформы стоял. И больше того: новые хозяева поселка держались от него подальше. Его охраняло что-то вроде дурных слухов.

Между тем в доме жили. По вечерам со стороны холмов и лесочка был заметен свет в окнах, днем у маленькой калитки в высоком покосившемся заборе останавливались машины, выходили люди с пакетами. Иногда они заходили с пустыми руками, а выходили с большим свертком. Размером с ребенка. Потому что в доме жили дети. Совсем маленькие – без единого молочного зуба, чуть побольше – умеющие ползать, топать и есть ложкой, и большие – уже знающие свое имя и фамилию.

Темно-зеленый «Рено» остановился в тени сосны. Молодая женщина скользнула в калитку, прижимая к себе конверт с младенцем, и набрала код на двери. Блеснул глазок видеокамеры, дверь открылась. Женщина вошла в прихожую, напоминающую приемный покой больницы, протянула ребенка старухе в черном платье и белой косынке.

– Маша, семь месяцев, запиши за мной. Налей-ка спиртику полстакана. Ну что ты вылупилась, кошелка старая? Я сказала – быстро.

– Ты была в доме ребенка? – спросил Сергей, с наслаждением вытягивая ноги по всей длине кухни.

– Да. Поговорила с Валентиной Петровной обо всех работницах, которые дежурили в ту ночь.

– И что говорит тебе твой собачий нюх?

– Он говорит, что может ошибаться. Ну, есть там такая Катя, медсестра. Ездила летом в Испанию по туристической путевке. К зиме купила норковую шубу. Правда, из кусочков. В Греции такие сто долларов стоят. Но она, пожалуй, самая богатая в доме ребенка. И, главное, самая некоммуникабельная. О ней никто ничего не знает.

– Мужчина у нее есть?

– Никто не видел. Несколько раз приезжала на работу на машине. Говорит, брата.

– Ладно. Проверим. Напиши на бумажке ее данные.

– Ты знаешь, чем больше я об этом думаю, тем более невероятным мне кажется, чтобы кто-то из работников мог помогать похитителю.

– А мне уже все кажется вероятным. Может, конечно, у меня крыша едет, но иногда появляется ощущение, что эти преступления как-то связаны: убийство Марины и похищение Вани.

– Да уж! Действительно, заработался. Наверное, нельзя сразу за два дела браться.

– Нет, я серьезно. Посмотри, за похищением какой-то доктор маячит, медсестра эта… А в убийстве – скальпель фигурирует…

– Какой еще скальпель?

– Я что, не говорил тебе? Били ножом. Но голову отрезали скальпелем.

– Господи боже мой! Ничего себе – забыл сказать!

Сергей медленно встал, приблизился к Дине, убрал пушистую прядь с ее лба, провел обеими ладонями по лицу.

– Я скучаю по тебе. Смотрю и скучаю. И казню себя за то, что втянул тебя в эти дела. Ты красавица. Это твоя профессия, призвание, образ жизни.

– Да ладно. Забыл, как я тебя втягивала в свои дела? Разве нам было плохо?

– Я никогда не был счастливее, чем тогда.

Около двенадцати дня во двор въехал черный «БМВ», остановился у подъезда. Водитель агентства «Голд стар» вышел, закурил, посмотрел на часы. Через полчаса посигналил. Через сорок минут подозвал девочку, играющую во дворе.

– Слушай, ты из этого дома? Знаешь Наташу Борисову, модель?

– Кого? Ой! Да! Наташку из сто тридцать третьей? Она приехала из Америки.

– Не знаю, откуда она приехала, но я ее уже почти час жду. Сбегай, позови, будь другом.

Девочка весело влетела в подъезд, нажала кнопку лифта и вдруг услышала шепот, доносившийся с лестницы. Она повела любопытным носиком, на цыпочках подошла к перилам и заглянула между прутьями. На лестнице, бессильно прислонившись к стене, стояла Наташа Борисова в расстегнутом меховом жакете. Ее обнимал под жакетом Андрей, сын дворничихи. Он как безумный покрывал поцелуями лицо девушки, шею, одежду, опустился на колени и стал целовать сапоги. Потом уткнулся в Наташины колени и задрожал.

«Наверное, заболел», – подумала девочка. Она хотела позвать Наташу, но Андрей… Он же такой противный, дерется.

– Натулечка, – бормотал Андрей. – Девочка моя золотая. Пойдем куда-нибудь. Я так люблю тебя. Я хочу тебя, как зверь.

– Я тоже тебя люблю, – прошептала Наташа. – Я все время думаю о тебе. Но меня ждут. Там машина стоит у подъезда. Я должна ехать.

– Ах, ну да! – как-то неприятно рассмеялся Андрей. Как будто ему совсем не смешно было. – Ты ж у нас супермодель. Тебя ждут настоящие мужчины. А тут я пристал, как мудак последний.

Андрей рванулся, вылетел из подъезда, едва не сбив девочку, но даже не заметил ее. А Наташа осталась стоять, беспомощно опустив руки. Девочка потянула ее за рукав и сочувственно сказала:

– Там за тобой приехали. Дяденька сердится.

Дина с Топиком проводили Сергея до машины. Они разговаривали, когда Наташа, бледная и расстроенная, садилась в «БМВ».

– Это известная модель, Наталья Борисова, – сказала Дина. – Я недавно узнала, что ее родственники живут в этом доме. Мать и сестра. Я им, как всем, изложила нашу легенду. Насчет мужа-подводника и брата-следователя. А тут она приехала. Кажется, тоже на показ в «Черном бриллианте». Мы вообще-то с ней встречались в Париже и в Токио.

– Надо подумать.

– Слушай, может, не мучиться и сказать правду хотя бы тем людям, с которыми я общаюсь постоянно? Они мне помогают. Ну, что не жена я этого чертова подводника. Думаю, для них это небольшое огорчение. И в том, что мы хотим убийцу Марины Федоровой найти, я тоже ничего плохого не вижу. Вера, честно говоря, на милицию мало надеется.