Дом одиноких сердец - Михалкова Елена

– Мы имеем первый рассказ, в котором совершается убийство.

Идя через лесопарк к пансионату, Даша тревожно оглядывалась по сторонам. Но о человеке, гнавшемся за ней, ничего не напоминало. Под падающими с деревьев листьями неторопливо прогуливались мамы с колясками, косясь на Прошу. Даша дошла до «Прибрежного», уложила пса в кустах, которые уже начали редеть, и стала осматривать скамейки в поисках знакомых лиц.

Еще вчера они с Максимом решили, что на роль Инны подходят два человека – бывшая балерина Окунева и «божий одуванчик» Римма Сергеевна Красницкая.

– А мать-героиню, Уденич, ты исключаешь? – спросил Максим.

Даша подумала и кивнула.

– Понимаешь, Уденич совершенно не подходит под описание Инны, – объяснила она. – В рассказе Боровицкого Инна занимается своей карьерой, а Ирина Федотовна никогда работе не уделяла внимания. Она всю жизнь растила детей.

– Пожалуй, ты права, – согласился Максим. – Осталось узнать, кто же такая Инна – Окунева или Красницкая.

Именно этим Даша и собиралась заняться, стоя утром перед зданием пансионата «Прибрежный». Но ни той, ни другой старушки не было видно. И тут она заметила Уденич, торопящуюся к входу.

– Ирина Федотовна! – окликнула ее Даша.

Но женщина не отозвалась, и Даше пришлось догонять ее.

– Ирина Федотовна!

Та вздрогнула и обернулась. Лицо у нее было красное, потное.

– Что с вами? – сочувственно спросила Даша. – Вам помочь?

Уденич махнула рукой.

– А, ничем мне не поможешь! Опять эти приезжали, – презрительно кивнула она головой в сторону ограды, – разозлили меня, дуру старую. Тебе, говорят, здесь лучше будет! А сами, поди, ждут не дождутся, когда меня врачи отравят.

– Ирина Федотовна, а с чего вы взяли, что вас травят? – осторожно сказала Даша.

– Да разве ж у меня глаз нету? – усмехнулась та. – Кого хошь спроси – тебе все скажут. Только на ухо, чтоб заведующая не услышала! Ладно, пора мне…

Уденич развернулась и быстро поковыляла к пансионату. Даша задумчиво посмотрела ей вслед, а потом решительно пошла к выходу.

Как она и предполагала, дети Уденич не успели далеко уйти. Их было двое – толстый небритый мужчина и высокая изможденная женщина лет сорока.

– Простите, пожалуйста! – позвала их Даша.

Она представилась и в двух словах пересказала то, что совсем недавно говорила ей Уденич.

– Ваша мама утверждает, что в пансионате убивают пациентов, – негромко закончила Даша. – Я понимаю, что это не мое дело. Но, может быть, ваша мама что-то заметила?

Женщина и мужчина переглянулись. Затем дочь Уденич нехотя сказала:

– Знаете, наша приемная мать, – подчеркнула она слово «приемная», – очень больна.

– И не контролирует, что говорит, – добавил ее брат.

– Мне кажется, вам нужно меньше обращать внимания на фантазии стариков, – закончила женщина. – Да, а кто вы вообще такая? Почему вы разговариваете с нашей матерью?

– Я… я просто знакомая, – немного растерянно сказала Даша.

– Послушайте, просто знакомая, не лезьте-ка вы лучше не в свое дело! – посоветовал мужчина.

Они прошли мимо Даши и скрылись за деревьями. Даша смотрела им вслед в недоумении. Потом пожала плечами, позвала Прошу и отправилась домой. Визит закончился неудачей.

Ночью Ирине Федотовне не спалось. То деревья скрипели за окном, то в соседней комнате раздавались голоса. «Комната, как же! – усмехнулась она. – Палата, как есть палата…»

Голоса стали громче, и Уденич узнала один из них – принадлежащий той тощей злобной вобле, Окуневой. Голоса становились все громче, скандальнее. Ирина Федотовна разозлилась. Кряхтя, она вылезла из-под одеяла и прошлепала босыми ногами по ковровой дорожке.

– Эй, вы! А ну тихо! – рявкнула она, высунувшись в коридор.

Голоса стихли.

«Ой, зря я шумела – сейчас сиделка придет и устроит мне…» – с запоздалым испугом подумала Ирина Федотовна, боявшаяся всех людей в белых халатах, как огня. И точно – по лестнице застучали каблуки. Уденич быстро прикрыла за собой дверь и притаилась, со страхом ожидая стука. Однако сиделка процокала мимо. «На улицу вышла, – подумала Ирина Федотовна. – И чего ей на улице понадобилось в полночь, а?»

Ирина Федотовна накинула халат, сунула ноги в тапочки и вышла в коридор. По ногам потянуло холодом. Женщина двинулась к выходу, но тут у нее за спиной скрипнула дверь, и она резко обернулась.

– Кому тут еще ночью не спится? – настороженно спросила она.

Никто не отозвался. Уденич вперевалку дошла до двери и остановилась у поста охранника. Пусто. «Ну и дела… Куда ж наш цербер подевался? – удивилась она. – Может, и он на улицу отправился?»

Женщина толкнула тяжелую дверь. На нее пахнуло ноябрьской ночью – промозглой, сырой.

Сиделки не было видно. И охранника тоже. «А может, по коридору вовсе и не сиделка ходила, а кто другой? – спросила сама себя Ирина Федотовна. – Только кто другой будет ночью по больнице шастать?»

Она сделала по дорожке пару шагов и заметила тени за кустами. Прищурившись, женщина подошла поближе… и тут в сердце ее кольнуло. Раз, а затем другой. Уденич схватилась за грудь и начала заваливаться набок. Тени то приближались, то отдалялись. Она закричала, но из горла вырвался только слабый хрип. Ирина Федотовна упала на мокрую траву, закрыла глаза и вдруг увидела, что за тень перед ней. «Это же Павлик! – поняла она. – Павлик, Павлушечка!» Сын бежал по берегу моря и махал ей рукой. «Иду, милый, иду!» – крикнула она и побежала за ним…

На следующее утро Даша еще издалека заметила высокую фигуру за воротами. «Виконт!» – вспомнила она прозвище старика, удивительно идущее ему. Оставалось только вспомнить его имя.

– Добрый день, – улыбнулась Даша, подходя к нему. «Все-таки до чего же элегантный джентльмен! Один синий костюм чего стоит!»

– Приветствую вас, Дарья Андреевна, – поклонился Виконт. – Но, боюсь, день сегодня не самый добрый.

– Что-то случилось? – насторожилась Даша.

– Увы. Ирина Федотовна скончалась.

– Ирина Федотовна? Уденич? Не может быть! – ахнула Даша.

Старик покивал, сочувственно глядя на нее.

– Тело только что увезли, – сказал он. – Я не смогу присутствовать на похоронах, к сожалению. Но хотя бы трауром обязан почтить память Ирины Федотовны.

– Как же так… – проговорила Даша, – как же так?..

Она хотела сказать, что этого не может быть – ведь только вчера Уденич ругала своих детей, жаловалась на пансионат и на то, что ее хотят…

– Как она умерла? – быстро спросила Даша.

– От сердечного приступа, – вздохнул Виконт.

«Очень, очень вовремя умерла Ирина Федотовна от сердечного приступа! Еще вчера ее дети посоветовали мне не лезть не в свое дело, а сегодня – раз! – и проблемы уже нет», – передернуло Дашу, и она схватила Прошу, покорно стоящего рядом, за холку. Пес недовольно заворчал, и она пришла в себя. «Иван Сергеевич Яковлев», – неожиданно всплыло у нее в голове имя Виконта.

– Иван Сергеевич, а как она умерла? – спросила Даша.

– Довольно странно, – задумчиво ответил Яковлев. – Ирину Федотовну нашел охранник в двух шагах от выхода. Она зачем-то пошла ночью одна на улицу, даже не одевшись. Зачем? Этого нам с вами, Дарья Андреевна, уже не узнать.

Он вздохнул, поклонился Даше и побрел по дорожке – высокий, похожий на грустного грача.

Иван Яковлев, много лет назад

Иван Сергеевич женился поздно: в тридцать два года. Окружающие его люди искренне недоумевали, когда образовался столь необычный союз: интеллектуал и умница Иван Сергеевич и коротышка Машенька, которую никто и никогда не звал иначе, чем уменьшительным именем. Глупенькая она была. Глупенькая и какая-то… недоразвитая.

Да, вот так прямо и грубо и говорил о ней Володька Берцов, приятель Ивана Сергеевича, – бабник, красавец, любимец женщин. Правда, следует признать, что Володька так относился к Машеньке только поначалу, в первые год-два ее с Иваном семейной жизни. А потом как-то постепенно выяснилось, что не такая уж Машенька и недоразвитая. И глупенькой, пожалуй, ее тоже не назовешь. Все-таки, значит, знал Иван Сергеевич, что делал, когда взял простушку Машеньку в жены, при том, что вокруг полно было своих институтских красавиц, студенточек и аспиранточек. В общем, раздолье для молодого, красивого преподавателя, подающего большие надежды.

А он выбрал Машеньку – глупышку с короткими белыми ручками и бессмысленными глазками навыкате. Познакомились они, как это часто бывает, на дне рождения у общей приятельницы, которая обожала собирать у себя знакомых из самых разных кругов. Иван Сергеевич хорошо помнил, как там, на том дне рождения, гости подшучивали над Машенькой, а та в ответ радостно-глуповато улыбалась. Ни одной из шуток она не понимала, что еще больше веселило гостей, из которых половина относилась к интеллектуальной элите – так они сами себя называли. Иван Сергеевич, безусловно, принадлежал к данной половине, но он над Машенькой не смеялся.