Дом одиноких сердец - Михалкова Елена

– Кать, у нас с Васей никаких… – Римма споткнулась, подыскивая слово, – никаких запасов нет…

– Да нет, я не про запасы, – покачала головой Катька. – Римм, у тебя сейчас учеников много, мне Наташа рассказывала. Пожалуйста, порекомендуй меня кому-нибудь, а? Мне бы только до годика Сашку дотянуть, а там я его в ясли отдам, работать устроюсь. Не могу я его сейчас чужим людям доверить, такого маленького.

– А твой… оболтус ничего не платит тебе? – нерешительно спросила Римма.

Катька закатила глаза к потолку.

– Но если на алименты подать, или как там это делается… – предложила Римма. – В конце концов, он же отец, пусть отвечает. Если через суд нельзя, так просто найди его, поговори. Согласится, наверное, не захочет семью губить.

– Стыдно мне, Римм, – помолчав, ответила Катька. – Стыдно, правда. Как будто я чужое хочу забрать. У него ведь своя жена есть, да и дети, кажется. Нет, не могу.

«На алименты подавать стыдно, а учеников моих забирать не стыдно?» – мелькнуло в голове у Риммы, но она промолчала.

– Пожалуйста, Римусь, – повторила Катька. – Порекомендуй меня, я тебя не подведу. Ты же знаешь, что не подведу!

Римма только кивнула.

И вот теперь, идя на занятие, она с возмущением думала о том, в какое неудобное положение поставила ее Катька своей бестактной просьбой. Во-первых, нужно объяснять родителям, что теперь их чадо будет учить не она, Римма, а ее подруга. Еще не обязательно, что все согласятся. Но самое главное – лично она потеряет хороших клиентов! Потеряет не просто деньги, но и репутацию, в конце концов. Не зря же она зарабатывала ее! И в смысле материальном сколько она потеряет, пока найдет новых учеников… Причем летом, в самое неподходящее время… А все из-за чего? Из-за Катькиной глупости!

Римма даже остановилась и сердито топнула каблучком. Ну надо же! Ведь когда Римма предупреждала ее, Катька и слушать ничего не хотела, а теперь требует, чтобы Римма ради нее пожертвовала тем, что важно для нее самой. Да еще как важно!

«Отказаться?» – подумала Римма, но тут же отвергла эту мысль. Во-первых, выглядеть будет нехорошо: подруга попросила о помощи, а она отказала. Во-вторых, Катька обязательно расскажет обеим Наташам, и они, конечно же, осудят Римму, особенно Бородина. А ее мнением Римма дорожила, не говоря уж о том, что именно Бородина порекомендовала Римму двум очень хорошим семейным парам с детьми-подростками. Платили те хорошо, и приходить к ним в дом было приятно. Если принципиальная Наташа рассердится, то больше никаких рекомендаций Римма от нее не получит. Самое обидное, что никто не знает, как важны для Риммы ее частные уроки. А узнают – обзовут обидно стяжательницей, мещанкой, хотя Римме просто хочется жить нормально, вот и все.

От расстройства Римма проскочила нужный ей дом, и пришлось возвращаться назад. А вдобавок ветер налетел непонятно откуда, и она замерзла в тонкой летней блузке. Все не так, все некстати!

У подъезда на скамеечке сидели три бабушки в кофтах. Пробегая мимо них, Римма услышала обрывок разговора.

– Да не подходит он ей, не подходит! – убеждала одна бабулька остальных, неодобрительно качая головой. – Ничего хорошего у них не выйдет!

– Да ладно тебе каркать, может, и выйдет, – возражала вторая.

Все трое поздоровались в ответ на Риммино приветствие, и Римма заскочила в подъезд, зябко поеживаясь. Что же ей делать с Катькой?

Но в голову ничего не приходило. Только, как назло, навязчиво лезли голоса старушек. «Не подходит он ей…» Интересно, что там за мужчина или парень? И почему не подходит?

Римма остановилась, потому что ее неожиданно осенило, что нужно делать дальше. Ну, разумеется! Так никто не останется в обиде. Разве что Катька, но та сама виновата. В конце концов, нельзя быть такой безответственной да еще и разруливать свои сложности за счет подруг…

Первую неделю своего репетиторства Катя летала, как на крыльях. Римма передала ей трех своих учеников, и Катька каждый день бегала на занятия, старательно готовилась, повторяла то, что подзабыла сама. Она очень хотела понравиться родителям и поэтому утром долгое время проводила перед зеркалом, умывая лицо холодной водой, чтобы лучше выглядеть. Бабушке, конечно, приходилось тяжело с Сашенькой, но Катька успокаивала себя и ее тем, что это только на время. Зато к осени можно будет пальто купить, Сашке курточку потеплее… «Ничего, прорвемся!» – привычно повторяла себе Катька.

А в конце недели к ней зашла Римма. Ей явно было не по себе, и Катька поняла, что новости у подруги плохие.

– Кать, мне так жаль… – заговорила Римма, вздыхая. – Но они хотят заниматься со мной, а не с тобой.

– Как? Все… все трое? – упавшим голосом спросила Катька, садясь на табуретку в прихожей. Из ее комнаты раздался требовательный Сашкин плач.

– Да, Катюш, все, – кивнула Римма. – Ты не расстраивайся, я постараюсь тебе других учеников найти. Просто… все родители – они очень требовательные, понимаешь?

– Понимаю, – кивнула Катька. – Да, Римм, я понимаю, конечно.

Римма выскочила из квартиры с легким сердцем. Ну вот, все устроилось просто замечательно! Катьке в голову не придет рассказывать подругам, что она провалила все занятия и качество ее преподавания не устроило родителей учеников. А если и придет – вряд ли кто-нибудь усомнится. Все знают, что Римма – хороший репетитор. А то, что Римма сама предупредила родителей о том, что на неделю ее будет замещать подруга, – никого не касается. Все-таки Катька сама виновата в своих сложностях, а значит, и отвечать должна сама.

Римма улыбнулась и зацокала по дорожке к дому. «Вы-кру-ти-лась, вы-кру-ти-лась!» – весело напевали каблучки.

– Я хочу, чтобы ты немедленно вышла из игры. Потому что это уже не игра.

На сей раз Максим не ходил по кухне, а сидел напротив Даши.

– Максим, там что-то не так.

– Даша, ты слышала меня? – повторил муж спокойно. – Я запрещаю тебе появляться в пансионате.

– Вовсе не обязательно, что тот… – она запнулась, – …что тот человек связан именно с пансионатом. Может быть, он просто…

– Безобидный маньяк, – кивнул Максим. – Дашенька, я больше не собираюсь обсуждать с тобой данную тему. С квартирой ты можешь делать все, что тебе угодно. Я тебе советовать ничего не буду. Но чтобы ноги твоей в пансионате больше не было!

– Там что-то не так, – негромко, но упрямо повторила Даша, и у Максима возникло желание стукнуть жену по светловолосой голове чугунной сковородой.

Он представил себе не очень большую, но толстую, с аккуратной деревянной ручкой сковородку и помотал головой. Такой у них дома не было. Была у его бабушки, которая пекла на ней блинчики, но бабушка давно умерла, а Дашка пекла блины на здоровенной тефлоновой сковородке…

– Ты зря головой трясешь, – прервала Даша его воспоминания. – Максим, поверь мне, пожалуйста! В «Прибрежном» что-то происходит. Пансионат… он как фасад, понимаешь? Я понимаю сама, что это все очень мелодраматично, но ведь Боровицкого и в самом деле убили! Там пациенты какие-то странные… и директриса, Лидия Раева, тоже… Знаешь, она очень не хотела разрешать мне разговаривать со стариками. Она даже в лице изменилась, когда я попросила. Но все равно разрешила.

– Господи, да совершенно понятно, что управляющая не хотела тебя туда пускать, – вздохнул Максим.

– Нет, Максим, ты меня не перебивай, – покачала Даша головой. – И эта Уденич, которая детей усыновляла, а они ее потом в дом престарелых отдали… она тоже говорила…

Перед Дашей как будто вновь стояла неопрятная тяжеловесная женщина в тренировочных штанах и потертом свитере навыпуск и шептала: «Убивают нас здесь, голубушка моя, вот и весь рассказ».

– Максим, она же сказала, что их там убивают! – Даша посмотрела на мужа широко открытыми глазами. – А я ее слова как-то мимо ушей пропустила. Ну, знаешь, чего только старики не выдумают!

– Правильно, – согласился Максим. – А после твоего забега по парку ты сразу стала ко всему серьезнее относиться, да? После того, как тебе самой чуть было голову не оторвали, идиотка ты безмозглая!

Голос его сорвался на крик. Даша быстро вскочила, подошла к мужу и крепко обняла его.

– Максимушка, прости меня, пожалуйста, – быстро зашептала она. – Я больше без Проши никогда ходить не буду!

Максим отстранился и взглянул на жену.

– Ты вообще больше никуда ходить не будешь, хоть с Прошей, хоть без Проши, – почти спокойно сказал он.