Дом одиноких сердец - Михалкова Елена

Даша почувствовала, что задыхается. Она полностью выложилась в парке, и теперь, когда до подъезда оставалось добежать совсем немного, ее начало охватывать отчаяние. Господи, какой-то бред! Я сейчас начну кричать, подумала она, но тут же поняла, что на ее крик никто не успеет отреагировать, а если и успеет, все равно будет уже поздно. На ходу сунув руку в карман и нащупав ключ от подъезда, она с ужасом осознала, что около подъезда-то он ее и догонит, потому что она не успеет отпереть дверь. Но, завернув за угол дома, Даша увидела перед собой широко распахнутую дверь, которую, наверное, в очередной раз забыла закрыть старушка с первого этажа. Взлетев по ступенькам, Даша потянула на себя тяжелую дверь и успела увидеть, как резко разворачивается почти добежавший до ее дома человек, как он бежит обратно.

Сердце бешено колотилось. Дрожащими руками Даша вызвала лифт и чуть не закричала в голос, когда на ее площадке в сторону мусоропровода метнулась какая-то тень. Но это оказалась соседская кошка, и Даша истерически рассмеялась. Она почти спокойно вошла в квартиру, разулась, повесила на место куртку и погладила вышедшего ей навстречу Прошу, который настороженно и недоуменно посмотрел на хозяйку.

– Все в порядке, мой дорогой, – тяжело дыша, сказала Даша, ощущая, что страх растворяется рядом с собакой. – Все в порядке. Я больше без тебя гулять не буду.

Она взяла телефонную трубку, быстро набрала номер и произнесла ровным, лишь чуть запыхавшимся голосом:

– Ты не мог бы приехать? За мной в парке гнался какой-то человек, он меня очень испугал. Да, пожалуйста. Спасибо, я тебя жду.

Потом села на табуретку в кухне и разрыдалась.

Римма Красницкая, много лет назад

Римма, не торопясь, шла по тротуару, щурясь от яркого солнца. День был чудесный, солнечный и теплый, а вовсе не жаркий.

«Ре-пе-ти-тор, ре-пе-ти-тор», – звонко выстукивали ее каблучки по мостовой. Римма всегда носила высокие каблуки – во-первых, потому что сама была маленького роста, а во-вторых, потому что считала, что две вещи делают женщину настоящей женщиной: каблуки и шляпка.

Шляпки, положим, на ней сегодня не было. А каблуки были всегда – даже дома Римма носила маленькие туфельки, что очень нравилось Васеньке.

– Пигалица ты моя, – ласково приговаривал муж, надевая ей на ноги лодочки. – Красота неописуемая!

И Римма продолжала цокать по дому на каблучках, к возмущению соседей. Но на них они с Васей не обращали внимания. Пускай себе в тапках ходят, если хотят.

Сегодня Римма шла на занятия к очередному мальчику, решившему подтянуть свой французский язык для поступления в институт. Мальчик был неплохой, старательный, и заниматься с ним Римме нравилось. Ей вообще нравилось ее дело – нравилось приходить в чужие квартиры, незаметно осматриваться в них, нравилось уважение, которое проявляли к ней и ученики, и их родители. Особенно – родители. Некоторые начинали заискивать, но этого Римма не любила.

А больше всего нравилось ей, когда в прихожей уже перед самым ее уходом ей протягивали конвертик – мягкий, чуть помятый. И она неторопливо расстегивала молнию своей модной сумочки (чтобы хозяева успели оценить и прелесть сумочки, и неторопливость ее жеста) и опускала туда конвертик. Вжик – застегнула молнию, кивнула хозяевам с высоты своих метра пятидесяти шести сантиметров, попрощалась – и домой, домой, выстукивать каблучками «по-лу-чи-ла, по-лу-чи-ла».

Еще пять лет назад Римма решила, что жить так, как окружающие, они с мужем не будут. А будут… Нет, не шиковать, конечно, но и не бедствовать. Главное – иметь возможность позволить себе чуть больше, чем те же соседи в тапочках. Вот чего хотела Римма и в чем она убеждала мужа.

Василию, положим, было труднее, чем ей. Хоть и врач он хороший, и больница, где он работал, – одна из лучших в городе, но больше зарплаты не заработаешь – опасно. Опасностей Римма не любила. А вот она сама вполне могла к своей зарплате преподавателя прибавить конвертики, которых постепенно становилось все больше и больше: Римма Красницкая была хорошим репетитором. Последний год они с Васей наконец-то смогли позволить себе покупать и мелочи всякие приятные, вроде той же сумочки или перчаток, и чуть-чуть откладывать. «А пальто Васеньке какое чудное купили!» – вспомнила Римма Сергеевна и заулыбалась. Но улыбка быстро стерлась с ее лица: она вспомнила, что ей предстоит принять до сих пор неприятное решение.

Неприятное решение было связано с просьбой ее старой приятельницы Катьки Черненко. Они дружили с первого курса института – Римма, Катька и две Наташи, Наташа Красько и Наташа Бородина. К легкомысленной Катьке Римма относилась слегка покровительственно и свысока, а вот перед обеими Натальями чуть робела – особенно перед Бородиной. Та была вся такая безупречная, говорила всегда правильно и красиво, да и поступала всегда тоже правильно и красиво. Пока Римма бегала по своим ученикам, Бородина заканчивала аспирантуру и справедливо считалась самой умной из приятельниц.

А вот Катюха была самой бестолковой. И не потому, что училась плохо – нет, способности к языкам у Черненко были прекрасные, она их схватывала на лету, – а потому, что на двадцать втором году жизни ухитрилась забеременеть от какого-то симпатичного провинциала, да еще оказавшегося женатым. Римма поморщилась: «Женатый провинциал… Фу, какая пошлость!»

И полбеды, что забеременела. Неприятность, конечно, но поправимая. А вот то, что Катька решила рожать, Римма понять и оправдать не могла. Она постаралась объяснить подруге, на какую безбожную глупость та идет, но Катька никого не слушала.

– Римка, я его так хочу! – с сияющей улыбкой заявила она, морща веснушчатый нос.

– Кого? – не поняла Римма.

– Да ребенка же! – рассмеялась Катька. – Пусть он будет на моего оболтуса похож! Нет, лучше на меня – я красивее!

И залилась счастливым смехом.

– Катенька, милая, но как же ты жить-то будешь? – с оторопью спрашивала Римма (Катерина жила с бабушкой в коммуналке, родители ее давно погибли, помогать молодой матери некому).

– Ну как… как все живут, – пожимала плечами Катька. – Да ладно, Римусь, прорвемся! У меня же ты есть и две Наташки. Вот как станете все моего Сашуньку нянчить – я на вас посмотрю!

– Почему Сашуньку?

– Да потому что я уже имя придумала. Пусть будет Сашенька. Красиво, правда?

Римма смотрела на Катьку, не понимая – как можно быть настолько беззаботной? У нее самой уже был муж, да и родители в крайнем случае помогли бы, но она все равно не собиралась рожать. Нет, если вдруг, не дай бог, и случится беременность – только на аборт! Ведь работать нужно, зарабатывать, а какая работа с ребенком на руках? Конечно, есть ясли, но…

Что «но», Римма и сама не могла толком определить. Но точно знала одно: Катька делает огромную глупость, рожая ребенка бог знает от кого.

А Катька и в самом деле родила – Римма до последнего не верила, что это случится. Действительно назвала малыша Сашенькой, заливалась над ним счастливыми слезами и умилялась тому, как он сосет грудь – причмокивая, пуская молочные пузыри.

Римма в то время как раз нашла нескольких хороших учеников и крутилась-вертелась на своих каблучках с утра до позднего вечера: утром – занятия в школе, вечером – с учениками. Так что к Катьке она заглядывала редко и только от Наташи Красько время от времени узнавала: ребенок заболел, ребенок выздоровел, Катька очень похудела, она страшно недосыпает. Римма на все подобные новости особо внимания не обращала: конечно, болезни, конечно, бессонница – а чего ж еще ожидать? Все же ребенок – не игрушка. И даже какое-то скрытое удовлетворение испытывала от того, что беззаботность Катькина была хоть и немного, но наказана.

А вскоре раздался звонок в дверь, и Римма увидела на пороге саму Катьку – бледную, встрепанную, с некрасивыми зеленоватыми кругами под глазами.

– Привет, Римусь, – устало сказала Катька. – Сашуньку бабке оставила на полчаса. Чаем напоишь? Поговорить надо.

Римма поила Катьку чаем с вареньем и, закрыв дверь, чтобы Васеньке не мешать разговорами, слушала Катькин рассказ. А точнее, не рассказ – просьбу.

– Трудно мне, Римусь, – призналась Катька, поднимая на подругу покрасневшие глаза. Щеки у нее стали впалые, она похудела, и даже пышная грудь, Катькина гордость, куда-то исчезла. – Что недосыпаю – ерунда. Только вот жить нам с бабулей тяжело – на одну ее пенсию много не покушаешь.

– Кать, у нас с Васей никаких… – Римма споткнулась, подыскивая слово, – никаких запасов нет…