Исповедь на краю - Михайлова Евгения

– Господи, – впервые в жизни обратился Александр Сергеевич к богу, который до сих пор был для него лишь абстракцией. – Что же ты наделал? Если я виноват, то почему не мой проклятый мозг сжирает эта алчная жаба? Где ж твоя хваленая справедливость, господи?

– Они приехали! Дина, они приехали! – повторял по телефону голос Валентины Петровны. Дина, ничего не понимая со сна, потрясла головой.

– Кто приехал? Куда? Валентина Петровна, давайте сначала.

– Итальянские миллионеры, вот кто. Ты что, забыла? Девочку Арину хотят удочерить. Помнишь, мы Анечку-черноглазку решили им показать?

– Ой! Правда? Мне даже холодно стало от волнения. А вы ей документы на другое имя переписали?

– Ну да.

– И все у нее в порядке? В смысле – готово для удочерения?

– В принципе – да. Она «отказная», данными о мамаше мы не располагаем. Но есть пункт – сообщать родителям, если ребенка отдают на усыновление за границу.

– Даже «отказных»?

– Ну, понимаешь, это зацепка. Срабатывает, когда кому-то надо дело заканителить. Но я пока ничего не форсировала. Пусть посмотрят на ребенка – понравится ли. Да и я на них посмотрю: может, они мне и не подойдут.

– Правильно.

– Ты не сможешь подъехать?

– Постараюсь. А Катя сегодня работает?

– Да. Она тебе нужна?

– Да как сказать. Хотелось бы, чтобы была.

– Ну, я ни о чем не спрашиваю. Просто надеюсь на тебя.

Дина взволнованно походила по спальне. Потом набрала номер Кольцова.

– Дина? – голос Сергея показался ей разочарованным.

– Ты ждал другого звонка?

– Да, понимаешь, парень мой пропал. Не звонит и не отвечает. Он ночью поехал за город за нашим доктором.

– Может, спит дома. Сейчас всего девять.

– Может. А ты что так рано поднялась?

– Валентина Петровна разбудила. К ним приехал итальянский миллионер девочку удочерять.

– Здорово!

– Слушай, у тебя насчет Кати есть соображения?

– И не только соображения. Но вряд ли это имеет отношение к нашему делу. Похоже, Катюша где-то наркотики подворовывает. Ну, медицинские: морфий, омнопон. Есть у нее клиенты – в основном приличные, пожилые. Некоторые очень больны – рак, тяжелая форма артрита, депрессия. В общем, она им делает несанкционированные инъекции. Подсажены они на них. Попробую проверить ее каналы, если все подтвердится, оставим девушку в покое.

– Да, конечно. В каком-то смысле это тоже помощь. Но ты не думаешь, что человек, который таким образом подрабатывает, может пойти дальше?

– Думаю, но фактов пока нет. Если будешь там, понаблюдай за ней. Да и за остальными тоже.

– Сережа, а что с ребенком, которого нашли в заброшенной квартире с «Отверткой»?

– Хорошо, что напомнила. Заеду сегодня в то отделение. Мне звонили на прошлой неделе: подружку, на которую ссылается мать, пока не нашли. Ребенка скоро должны выписать и отдать этой самой мамаше. За ней ребята присматривали: она все это время вела себя прилично. Но у нас есть план, как немного изменить ход событий. Потом расскажу. Сейчас Вовку поищу. Пока.

Сергей сделал еще одну попытку дозвониться по мобильнику Володе, затем по его домашнему телефону. Никто не ответил. Парень жил с матерью, но она большую часть года проводила в деревенском домике, где держала какую-то живность. Пантелеев не мог к ней поехать, не предупредив его. Думай, Серега, думай.

До рассвета оставалось не больше часа, когда «Жигули» доктора остановились у старого деревянного дома в Мамонтовке. Он казался нежилым, но доктор уверенно вошел в калитку, открыл дверь своим ключом. Одно из окон осветилось. Володе даже спать расхотелось, так заинтересовал его этот зловещий, непонятный дом. Он подождал минут сорок в машине. Затем осторожно выбрался из нее, прошел мимо калитки и перемахнул через забор. Во дворе – колодец, у крыльца – ведра, а на закрытой террасе сушится белье. Интересно, кто здесь живет? Может, баба его, хрыча старого? Володя тихонько переходил от одного окна к другому, пытаясь уловить звуки разговоров, приветствий. Но было тихо. Ноги у Володи замерзли, он пытался что-то рассмотреть в освещенном окне, но мешали плотные шторы. Он уже решил ехать домой и вернуться утром, чтобы узнать что-нибудь о доме. Но тут за одним из окон он не столько услышал, сколько угадал какое-то шевеление. Володя плотно прижал ухо к стеклу. Сначала ему показалось, что мяукает кошка. Потом он понял: это ребенок, еще не плачет, но уже покряхтывает во сне. Плач раздался через минуту. И очень быстро прекратился. То ли ребенка вынесли из комнаты, то ли заткнули рот соской. Кажется, он что-то нашел! Володя осторожно выбрался со двора, подошел к машине и вдруг заметил рядом с ней чей-то силуэт. Ба! Док собственной персоной.

– Это ваша машина? – вежливо спросил Андрей Ильич у Володи.

– Моя.

– А я уж думал, до утра никто не поможет. Понимаете, здесь живут мои родственники, позвонили мне, что у них несчастье – ребенок заболел, надо за врачом ехать, а у меня машина не заводится. В темноте ее не починить. Не подбросите?

– С удовольствием. Говорите куда.

Они уселись в Володину машину, доктор – на заднее сиденье. Но тронуться с места не успели. Чудовищно сильные руки сжали Володину шею. Он услышал злобный свистящий шепот: «Что, гаденыш, вынюхал?», огромным усилием разжал руки на своей шее, повернулся, увидел выпученные, с красными прожилками глаза доктора. И вдруг они утонули в фонтане крови. Володя не успел понять, что это его кровь.

Кармелло и Мария Тартина от волнения никого не могли рассмотреть. Десятка два детишек стояли в своих кроватках, ползали по ковру в большой комнате, что-то лепетали.

– Это наши средненькие, – сказала Валентина Петровна. – От полугода до года. А сейчас пойдем к большим. Ариночка там. Ей уже два стукнуло.

«Большие», как по команде, побросали игрушки и уставились на гостей. Мария сквозь пелену слез видела распахнутые, ждущие глаза, полуоткрытые любопытные ротики и тихонько пробормотала, схватив Кармелло за руку: «Я не могу. Мне нужно пять минут». Переводчица сказала Валентине Петровне, что гостья очень волнуется и хочет выпить воды. Они ушли в кабинет главврача. Валентина Петровна с интересом и симпатией смотрела на красивую итальянку, с трудом сдерживающую рыдания, на доброе лицо ее массивного супруга, вытирающего пот со лба.

– Вы не спешите. Это на многих производит сильное впечатление. Дети знают, зачем к нам приходят взрослые люди. Сейчас сюда принесут кофе, извините, у нас растворимый. Вы выпьете, успокоитесь, и тогда мы приведем сюда Арину.

Вошла Ира с подносом, на котором стояли чашки с кофе и блюдечко с печеньем. С интересом оглядела гостей. Миллионеры! Точно говорят, с жиру бесятся. Притащиться в такую даль за подкидышем.

Кармелло и Мария вежливо пригубили кофе, отказались от печенья и застыли, тревожно глядя на дверь. В это время Нонна Павловна с Диной наводили красоту на Аню-Арину. Поправляли новое платьице, завязывали бант на темном завитке.

– Там мама? – требовательно спросила девочка у няни.

– Не знаю, детка. Посмотрим. Мамку-то сразу узнаешь.

Нонна Павловна взяла девочку на руки и торжественно понесла в кабинет. Дина обогнала их, чтобы уловить первое впечатление, первый миг, когда супруги увидят ребенка, которого собираются удочерить. Она протиснулась в кабинет, тихонько поздоровалась. И тут внесли и поставили на пол Арину. Три пары черных, очень похожих глаз расширились потрясенно. Мария и Кармелло встали. Арина повернулась к няне. «Это мама?» – она указала пальчиком на Марию. Итальянская миллионерша рванулась вперед и упала перед ребенком на колени.

– Ну, что с той Соколовой, – неторопливо говорил участковый районного УВД, куда Сергей приехал узнать о ситуации с ребенком, найденным в заброшенной квартире. – Соколова-мать – безработная, на что содержит сына, неизвестно, говорит, родители помогают. Это вряд ли. Они сами живут на пенсию по инвалидности, которая наступила вследствие злоупотребления спиртным.

– Ну, так содержать ребенка, как эта Соколова, можно и на пенсию.

– Это конечно. Ребенок, Максим, истощен, неухожен, как сказали врачи. И дело не только в том, что его бросили одного. Им не занимались. Но, ты же понимаешь, этого мало для того, чтобы лишить мать родительских прав.

– А что с подружкой, которой она якобы оставила младенца?

– Нашли мы эту подружку. Говорит, что врет Люська, может, кому другому оставляла, только не ей.

– А Соколова?

– А она говорит, что врет подружка. Вот такая ерунда.

– Когда мальчишку выписывают?

– Завтра-послезавтра. Ну, могут еще пару дней подержать, если попросим. Но что нам это даст?

– Вася, ты наш план помнишь?

– Может, не надо? Мало ли что.

– Надо, Вася, надо.

Наташа бесшумно встала с жесткого ободранного дивана и набросила на себя рубашку Андрея, которая валялась на полу. Она только сейчас заметила, в какой запущенной дыре они провели ночь. Встретив ее у подъезда, Андрей сказал, что у него ключ от квартиры приятеля. Да. Квартирой это можно назвать только от большой душевной щедрости. Она, осторожно ступая босыми ногами по грязному полу, вошла на кухню. Поискала взглядом на единственной полке пачку чая или банку кофе, но не нашла. Приоткрыла холодильник и тут же отшатнулась, взглянув на остатки того, что когда-то было пищей. Наташа потянула носом. Запах исходил из раковины, где в жутковатом беспорядке была свалена грязная посуда. Видимо, давно. Наташа прошла в ванную и, стараясь не смотреть по сторонам, открыла кран с холодной водой. Попила из ладошек, умылась, сжала лицо руками. Что она делает? Чем это закончится? Что думает Джон? За все время пребывания в Москве она ни разу к нему не приехала и не пригласила к себе домой. Мама смотрит на нее, как на сумасшедшую. Дашка прямо формулирует: