Кинжал Зигфрида - Солнцева Наталья

Матвей, который почти задремал у телевизора, открыл глаза.

– Ты о чем?

– Так, ерунда.

Она опять вернулась мыслями к Неверову. В Интернете есть сотни, тысячи объявлений коллекционеров в духе: «Куплю» – «Продам». Смешно думать, что Влад распечатал объявление о Кинжале Зигфрида наобум, от нечего делать. Ведь он торопился, собирался уезжать… Зачем он вообще сделал распечатку? Машинально? Бессознательно? Подспудно желая подать хоть какой-то знак, если с ним вдруг что-нибудь произойдет? Потом опомнился, разорвал листок и бросил в корзину для мусора.

– Пожалуй, Неверов мог наткнуться на упоминание о Кинжале Зигфрида в бумагах покойного главы компании, – сказала она, обращаясь к Матвею. – Если перед войной Степан Лианозов тайно привез клинок в Москву и спрятал в Алтуфьеве, тот мог все еще находиться там.

– Под третьей липой с правой стороны центральной аллеи…

Астра осталась равнодушной к его скептической реплике и продолжала:

– Допустим, Павел Куприянов оказался семи пядей во лбу и нашел кинжал. Что дальше? Поместил в новый тайник? В банковскую ячейку в Швейцарии? Или закопал на территории витеневского поместья? Зная о своей болезни, он бы непременно оставил координаты клада, ведь внезапная смерть обрубила бы все концы. Он не мог не понимать этого!

– Представь, что мать и дочь Куприяновы осведомлены о находке, только тщательно скрывают это. Тогда листок из корзины для мусора привел бы Леду в ужас. Что мы и наблюдаем. Вернее, ты.

– Она знает больше, чем говорит, – признала Астра. – Зачем она принесла мне эту бумагу с объявлением? Подозревает, что Влад выкрал клинок, сбежал и теперь хочет его продать?

– Как думаешь, она ищет жениха или пропавшую вещь?

Астра развела руками.

– Возьмем Неверова, – сказала она. – Предположим, кинжал у него. Каким-то путем он заполучил реликвию и собирается сорвать куш. Тогда он заходил на сайты в поисках покупателя. В противном случае он сам дал это объявление. Возможно, он подозревал, что клинок находится у вдовы и дочери Куприянова, и надеялся таким образом спровоцировать их на какие-то действия. У Леды – ключ от кабинета вице-президента. Он подстроил так, чтобы именно она нашла в мусорной корзине листок с объявлением, якобы впопыхах брошенный, и, соблазнившись кругленькой суммой, решилась продать отцовскую находку. Жених следит за обеими женщинами, и они выводят его на тайник.

– Занятно. Только Куприяновы и без того богаты. Зачем им горячку пороть? И потом, если бы Влад намеревался следить за Ледой и ее матерью, то не ехал бы в Питер.

– Может, он давно вернулся.

Астра понимала, что все ее версии трещат по швам. Она еще долго пыталась выстроить цепочку событий в логический ряд. А когда выдохлась и умолкла, уселась перед зеркалом в надежде на подсказку.

– Что ты там видишь? – не выдержал Карелин.

Ток-шоу закончилось, началась вечерняя музыкальная программа. Он ходил по комнате кругами, становился за спиной у Астры и заглядывал в зеркало. Ничего…

– Лучше погадай на кофейной гуще.

– Обязательно, – обронила она. – Только потом. Принеси-ка мне все свечи, какие найдешь. Она подала мне знак!

Она – отражение в зеркале, или, как Астра его называла, Двойник, – порой приводила Карелина в тихое бешенство.

– Надо же так себя настроить, чтобы беспрекословно исполнять распоряжения Двойника, то есть свои собственные! – проворчал он. – От такого раздвоения до шизофрении – даже не шаг, а полшага.

Однако подчинился и принес коробку со свечами. Астра накупала их везде, где попадались. Ее страсть к огню, похоже, передалась Двойнику. Матвей невнятно выругался: уже и он думает об отражении как о реальном существе. Глядишь, скоро у него тоже появится какой-нибудь «второй»…

Он вспомнил о Брюсе и похолодел. Мужчина в парике, в камзоле с золотым шитьем, в башмаках с пряжками грациозно поклонился, пряча улыбку…

– Тьфу ты! – Матвей поспешно отвел глаза от зеркала. – Чур меня!

– Зажигай.

Стараясь смотреть в сторону, он расставлял свечи в стеклянные подставки, подносил зажигалку к фитилькам. Язычки пламени заплясали в полумраке гостиной, наполняя пространство желтыми отблесками. На мгновение ему показалось, что перед ним не Астра, а портрет Домнина «Женщина с зеркалом». Веселое безумие витало в воздухе, кружило голову…

Он отвлекся, и горячий парафин капнул ему на руку.

– О черт…

– Больно? – хихикнула Астра. – Когда Психея захотела увидеть лицо своего возлюбленного, то ночью подкралась к нему, спящему, и капля раскаленного масла из светильника упала на прекрасного бога, разбудив его. Ты не прячешь от меня свой истинный облик? – повернулась она к Матвею.

Улыбка сползла с ее губ, а глаза стали туманными, устремленными далеко за пределы этой комнаты, как будто что-то открывалось перед ней в недоступном всем остальным мире Двойников…

Михаил застал в деревне группу молодежи – туристов, заблудившихся на болотах, которые облюбовали его избу, – и погруженных в молитвы Василису и Улиту.

– Страсти-то какие, Господи! – воздевали руки к закопченному потолку сестры-праведницы. – Грехи наши тяжкие, раз от бесов покоя нет!

Они разразились причитаниями, из которых следовало, что в Камку повадилась нечистая сила. «Черти» под покровом ночи орудовали в погребах, на сеновалах, не обошли даже колодец: гремели цепью и ведром, утащили жестяную кружку.

Два парня и девушка, поселившиеся в избе, обжитой Михаилом, не подтверждали зловещих фактов. Забываясь молодым сном, они ничего такого не видели и не слышали.

Вещи, оставленные Прилукиным, были в целости и сохранности – ребята сложили их в угол. Сами они грелись у печи, а ночевали в спальниках прямо на деревянном полу. Северный ветер принес похолодание и дожди. От сырости одежда была влажной – туристы натянули поперек горницы веревку и сушили свитера, футболки, носки.

– В такую погоду нам идти нельзя, – объяснил старший группы. – Что за радость грязь месить? Да и опасно.

– Живите, сколько нужно, – кивнул Михаил. – Вы мне не мешаете. Я кое-какие расчеты закончу, вещички соберу и уеду. Меня жена ждет.

Вечером он отправился навестить старушек. Те совсем расклеились. Василиса кашляла, Улита жаловалась на боли в суставах. Обе были напуганы, непрестанно жгли лучину и сидели у образов, прижавшись друг к другу, как две нахохлившиеся птицы.

– Хотите, я все дома и сараи обойду, в баньки загляну, в погреба? – сжалившись над ними, предложил молодой человек. – Окурю ладаном. Есть ладан?

Ладан нашелся – завернутые в тряпицу драгоценные запасы «на всякий случай». Под кадило приспособили консервную банку.

– Ты молитвы знаешь, сынок? От бесов-то?

– Придумаю что-нибудь.

Он, как обещал, методично обследовал постройку за постройкой, везде куря сизым дымком. Кое-где его зоркий глаз заметил следы, но не чертей, а людей. Отпечатки сапог большого размера, которые не успел смыть дождь, остались под навесом, на земляном полу покосившегося сарайчика. Может, кто из рыбаков непогоду пережидал? Или убийца егеря прятался. Куда ему еще идти? Самое милое дело – хорониться в здешних местах. В каждой заброшенной деревне милиционера не поставишь. А люди на болотах неразговорчивые, себе на уме. Если что видели, болтать не торопятся.

У туристов на ногах были кроссовки – это Михаил отметил сразу. Василиса и Улита в дождь носили видавшую виды резиновую обувь. Обнаруженные следы сапог явно принадлежали мужчине.

В заколоченном доме у самого леса кто-то побывал: доски, крест-накрест прибитые к ставням, отодраны, валяются ржавыми гвоздями вверх. Михаил заглянул внутрь, освещая фонариком темные недра нежилой горницы. Обрывки паутины свисали с почерневших от сырости балок, пыль на полу смазана – никак «бесы» тут ночевали. Молодой человек добросовестно подымил самодельным кадилом и двинулся дальше.

Последним он осматривал дом Авксентия, где жила Таисия. Кажется, комнаты еще хранили следы ее присутствия – вот пучки трав, которые она собирала, вот сложенные горкой дрова у свежевыбеленной печки. Вот банка с клюквой, вот ситцевые занавески, выстиранные перед отъездом. Как будто она не просто бросила избу, а оставила в идеальном порядке, подготовила для кого-то другого, кого судьба приведет в эти стены.

Туристам поселиться в доме старца не позволили сестры. Это-де памятное место, обитель пустынножителя, святого человека, который теперь с самим Господом беседует в Царствии Небесном. Молодежь перечить не посмела и заняла избу инженера.

Глядя на иконы, перед которыми молилась бывшая послушница Филофея, он почувствовал, как сжалось сердце. Не хотелось оставлять ее одну в городе, ох, как не хотелось. А пришлось. Не сбежит ли? Вдруг он приедет, а квартира – пуста? Упорхнула пташка из клетки.