Кинжал Зигфрида - Солнцева Наталья

Все это она выпалила на одном дыхании.

– А что здесь тогда было? – спросил Матвей, кивая в сторону дома.

– В сороковом году? Больница, кажется…

– Одно меня смущает, – невинно произнес он. – За какие грехи поплатился егерь Лычкин? И куда подевался господин Неверов? Может, дело не в кинжале?

– Профессор отправился в Новгородскую область, чтобы… В общем, он хотел запрятать клинок в самом дремучем уголке, где-нибудь на болотах, – Астра сама понимала шаткость излагаемой версии, но пыталась обосновать ее. – Важно установить, умер он до того, как спрятал сокровище, или после.

– И как, интересно, ты собираешься устанавливать сей факт?

– Не знаю…

– Объясни, зачем человеку искать какую-то вещь, а потом опять ее прятать? Причем на болотах! За тридевять земель от Москвы, где он живет!

– Люди зачастую поступают вопреки логике.

– Не до такой степени, – возразил Матвей.

Астра понуро молчала.

– Ты меня вызвала сюда, чтобы показать герб?

– Не совсем. Пойдем к пруду, там чудесные деревья. Как на картине!

Рядом с прудом застыл в безветрии одичавший сад. В теплом воздухе кружилась мошкара. У пруда смотрелись в зеленую воду ракиты.

– Ты еще что-то узнала? – спросил Матвей, борясь с желанием взять ее за руку, обнять…

Астра повернулась, читая это желание в его глазах, которые он не успел отвести. Ее губы едва заметно дрогнули.

– Сын профессора назначил Леде встречу у метро «Алтуфьево», – сказала она. – Мы говорили с ней час назад. Когда Лианозов уехал, она гуляла здесь одна, потом позвонила мне. Валериан считает, что профессор стал жертвой проклятия, как и отец Леды. Он показывал ей письмо некой Аксинье Куприяновой от ее внука, который погиб в сорок третьем году где-то под Старой Руссой.

– Тоже жертва проклятия?

– Как ты догадался? – улыбнулась Астра. – Фамилия внука, между прочим, Лианозов.

– Да ну?

– Этот самый Николай Лианозов незадолго до гибели написал бабушке – Аксинье Куприяновой – очень странное письмо. Послание передал его сослуживец, который получил отпуск и приезжал к родным в Москву. Николай пишет, что после контузии его преследуют кошмары: появляется человек в черном балахоне и колпаке, требуя вернуть украденное. Впрочем, давай я лучше прочитаю! – сказала Астра, доставая из сумочки сложенный вчетверо листок. – Валериан любезно оставил Леде ксерокопию.

– Хорошо, читай, – сдался Матвей.

Он понял, что копать не придется – во всяком случае, сегодня, – и успокоился.

– Вот с этого места.

Она принялась читать, по-актерски выразительно, то понижая, то повышая голос:

– «…Он приходит, стоит мне закрыть глаза, и твердит одно и то же: „Отдай! Отдай! Иначе не миновать тебе смерти!“ Смерть на войне – дело обычное, и я этого не боюсь. Меня мучает страх, что я схожу с ума. Контузия у меня была легкая и не могла дать такого осложнения. Иногда мне кажется, что всему виной убитый мною немецкий офицер, одеждой и вещами которого я воспользовался. Или это тоже часть моего бреда? Нас забросили в тыл к немцам, два моих товарища погибли, а мне удалось уцелеть и наткнуться на болотах на группу партизан. Но до этого я избавился от одной вещи – трофейного кинжала с красивой ручкой. Этот кинжал я забрал у убитого мной офицера вместе с его оружием. Кинжал был в невзрачном брезентовом чехле, и сначала я принял его за обычный нож. Не знаю, что заставило меня взглянуть на него – какое-то сильное беспокойство, волнение, с которым я не мог справиться. К рукоятке кинжала было привязано на шнурке серебряное кольцо с черепом и надписью по-немецки на внутренней стороне: сокращенно „Моему дорогому фон Штейну…“, потом дата и какая-то подпись. Думаю, это эсэсовское кольцо „Мертвая голова“. Но офицер, которого я убил, носил не эсэсовскую форму.

Я был один в лесу, изможденный, голодный, промокший до костей, и все осознанные мысли про кольцо и кинжал пришли ко мне позже, когда я после контузии лежал в партизанском лазарете. А тогда я двигался и действовал как в тумане, не ощущая себя. Будто кто-то невидимый руководил мной.

Почему-то мне пришло в голову закопать трофей на берегу болотного озера под обросшей травой грудой камней. Наверное, много лет назад здесь собирались возводить какое-то сооружение и привезли камни. Я нашел укромное место между ними, сделал углубление и поместил туда кинжал. Чтобы запомнить, где он лежит, я потом раздобыл клочок бумаги и начертил карту, как нас учили, пометив звездочкой свой клад. Зачем? Сам не понимаю. Вероятно, от нервного перенапряжения у меня временно помутился рассудок.

Что-то подсказывало мне – я никогда не вернусь туда. Посылаю тебе, ба, это последнее „прости“ и карту, которую я начертил заново. Старая совсем истрепалась и рассыпалась, ведь я носил ее в сапоге. Может быть, мое бредовое состояние вызвано какой-то неизвестной болезнью, подхваченной на болотах. Места там гиблые, с тех пор, как я побывал там, меня треплет лихорадка, похожая на малярию.

Страшный человек в колпаке начал являться мне не сразу. Поэтому я связал кошмары с контузией. Наверное, так и есть.

Меня одолевают плохие предчувствия. Не знаю, зачем я посылаю это письмо. Надеюсь, никто не прочитает его, кроме тебя. Только ты, ба, всегда понимала мои фантазии. Умоляю – ни слова матери! Порой я принимаю всю историю с кинжалом за плод больного ума. Но я не могу унести это с собой в могилу. Еще раз прости…»

Астра закончила и посмотрела на Матвея.

– Что скажешь?

– Дай-ка…

Он взял у нее листок и пробежал глазами. На обратной стороне автор письма коряво начертил схему – лес, болото, озеро, храм…

– Здесь есть приписка, – пробормотал он. – «У головы большого камня-черепахи».

– Видимо, речь идет о плоском камне, по виду напоминающем черепаху, – высказала Астра догадку. – Неизвестно, как он выглядит сейчас. На карте нет ни координат, ни названий населенных пунктов.

– Человек же пишет – у него помутнение рассудка! Такое письмо нельзя принимать всерьез. А это что?

Ниже карты кто-то от руки совершенно другим почерком написал: «Получено от П. А. Куприянова».

– Ты знаешь, как письмо попало к сыну профессора? – спросил Матвей. – Покойный Куприянов дал?

Астра покачала головой.

– Валериан сказал Леде, что при переезде на другую квартиру перебирал вещи отца и нашел листок между страницами книги «Легенда о Нибелунгах». Начал интересоваться Куприяновыми. Он уверен – профессор встречался с Павлом Анисимовичем, и тот передал ему письмо.

– А где оригинал?

– Был в частном архиве Куприянова. Валериан много раз перечитывал записки отца, никак не мог успокоиться по поводу его внезапной смерти. Профессор кратко вел хронику своих поисков Кинжала Зигфрида, и в этих записках встречался человек, некий П. А. К. Исходя из контекста, Валериан догадался, что это Павел Анисимович Куприянов. В записках отмечено, что П. А. К. передал профессору «письмо с фронта».

– Оригинал?

– Нет, конечно. Копию. Леда вспомнила, как отец в детстве показывал ей старые тетрадки и письма, которые достались ему от какой-то дальней родственницы. Аксинья Куприянова сочиняла стихи, писала рассказы, изредка печаталась в журналах. После ее смерти бумаги переходили из рук в руки, пока не попали к Павлу Анисимовичу. Среди них, вероятно, было и это письмо. Вряд ли Куприянов потрудился хотя бы просмотреть его. Мини-архив непризнанной поэтессы хранился в домашнем кабинете Куприянова, в нижнем ящике его письменного стола.

– И где он сейчас?

– Леда говорит, на месте. Старые тетрадки и письма никого не интересовали, кроме отца. Она недавно наводила порядок в кабинете и видела коробку с архивом.

– Оригинал письма там?

– Она не знает. Я попросила ее проверить и позвонить мне.

Закат красной полосой лег на воду пруда. Воздух остывал. С трассы доносился гул автомобилей. Астра зябко повела плечами. Не от холода – от зловещей истории с клинком.

– Думаю, письма в коробке нет, – сказала она. – Когда профессор обратился к Куприянову с просьбой показать ему послание от Николая Лианозова, если оно имеется в архиве поэтессы, тот впервые ознакомился с содержанием письма. Трудно представить, что он подумал, но наверняка переложил письмо в другое место.

– Куда, например?

– В сейф. Я бы так и поступила. Павел Анисимович был человек основательный. Скорее всего, именно встреча с профессором и архив поэтессы пробудили в нем желание покопаться в родословной. С годами оно крепло, а болезнь подстегнула этот интерес.

– Значит, оригинал письма лежит в сейфе?

– Не исключено. Готова поспорить, что господин Неверов нашел его и прочитал, ведь это он разбирал бумаги покойного. Потому-то его и потянуло на отдых в Старую Руссу. Маршрут не случаен, как и книжка про Алтуфьево в его джипе. Куприянов мог сделать на письме отметку, кому и когда давал копию. Неверов встретился с сыном профессора, и они вместе пустились на поиски кинжала Зигфрида. Распечатка, найденная в мусорной корзине, подтверждает эту версию.