Папина дочка - Кларк Мэри Хиггинс

— Но, Элли, зачем кому-то говорить о тебе такие ужасные вещи? — запротестовала она. — И как ему помешать, чтобы он не заявил такое кому-нибудь еще?

— Кое-кто пытается меня дискредитировать, и я не могу ничего с этим поделать. — Я открыла заднюю дверцу машины и вытащила спортивную сумку. Я старалась подбирать слова как можно осторожнее. — Миссис Хилмер, думаю, будет лучше, если завтра утром я перееду обратно в гостиницу. Офицер Уайт считает, что своим походом с табличкой к Синг-Синг я могла привлечь к себе внимание не самых приятных людей, и я не могу гарантировать, что они не найдут сюда дорогу. Мне будет безопаснее в гостинице, да и у вас станет снова намного спокойнее.

Миссис Хилмер была слишком искренней, чтобы что-то возразить. Когда наконец она ответила, в ее голосе звучало облегчение:

— Думаю, тебе и впрямь будет так безопасней, Элли. — Она помолчала, а потом честно добавила. — Да и мне тоже.

Затем она уехала.

С сумкой в руке я вернулась в комнату, чувствуя себя ужасно одинокой и потерянной. В былые времена прокаженных заставляли носить на шее колокольчики и кричать «Нечистый, нечистый», если кто-то оказывался поблизости. В этот момент я ощутила себя прокаженной.

Я бросила сумку и пошла в спальню переодеться. Вместо пиджака я надела свободный свитер, сбросила туфли и сунула ноги в старые тапочки, обшитые мехом. Затем добрела до гостиной, налила себе бокал вина и плюхнулась в большое кресло, уложив ноги на подушечку.

Свитер и тапочки всегда дают мне ощущение уюта и покоя. И тут я вспомнила еще одного своего старого приятеля, который всегда меня утешал, — Боунза, мягкую плюшевую собачку, делившую со мной подушку в детстве. Теперь она лежала в коробке с воспоминаниями о прошлом моей матери — рядом со свадебным альбомом, фотографиями всех нас четверых и формой Андреа для оркестра. На секунду я почувствовала, как в детстве, возмущение и обиду — почему Боунза нет сейчас со мной?

Я потягивала вино и вспоминала, как часто мы с Питом подолгу сидели за бокалом, прежде чем заказать ужин.

Два таких разных воспоминания: вот моя мать ищет забвенья в алкоголе, а вот мы с Питом расслабляемся и перекидываемся шутками о рабочем дне, порой весьма нелегком и полном разочарований.

Я ничего не слышала о Пите с того нашего ужина в Атланте. С глаз долой — из сердца вон, решила я. Наверное, ищет другую работу. «Преследует другие интересы», как обычно говорят у нас, когда директора просят освободить стол. Или когда он сам решает уволиться. И порвать все связи.

21

Час спустя погода начала портиться. По скрипу незапертого окна над умывальником я поняла, что ветер меняется. Я встала, увеличила мощность обогревателя и вернулась к ноутбуку. Почувствовав, что еще немного, и у меня начнется острый приступ жалости к самой себе, я села за работу над тем, что должно стать вступлением к моей книге.

После нескольких безуспешных попыток я решила начать с моего последнего воспоминания об Андреа. По мере того как я писала, память прояснялась. Я четко увидела спальню сестры, белое кисейное покрывало на кровати, занавески с рюшем. Я представила каждую деталь комода, который мама так тщательно отделывала под старину, фотографию Андреа с подругами, приклеенную к раме зеркала...

Вот Андреа, вся в слезах, говорит по телефону с Робом Вестерфилдом. Вот она надевает медальон...

Набирая строчки, я вдруг поняла — что-то в этом медальоне до сих пор не дает мне покоя. Конечно, сейчас я вряд ли опознала бы его, но в свое время я дала точное описание полиции — описание, которое в то далекое время приняли за детскую фантазию. Но я знала, что когда нашла Андреа, медальон был на ней, и это Роба Вестерфилда я слышала тогда в гараже. Мама рассказывала мне потом, что они с отцом успокаивали меня минут десять, пока я смогла хоть как-то вразумительно объяснить, где нашла тело Андреа. Этого времени Робу хватило с лихвой, чтобы скрыться. И забрать медальон.

На даче показаний Вестерфилд заявил, что в это время бегал далеко от гаража. Тем не менее свой утренний костюм он выстирал с отбеливателем вместе с окровавленной одеждой, которая была на нем предыдущим вечером.

И опять я удивилась, зачем он так рисковал, возвращаясь в гараж? И зачем он забрал медальон? Может, Роб боялся, что этой вещицы будет достаточно, чтобы доказать, что Андреа была не просто влюбленной в него девчонкой? Даже сейчас, вспоминая то утро, хриплое дыхание и нервный смех Вестерфилда по другую сторону машины, я чувствовала, как мои руки на клавиатуре покрываются холодным липким потом.