Театр теней - Гилфойл Кевин

— А у кого же могут быть цели?

Джастина, видимо, это не интересовало.

— У других, — равнодушно отвечал он.

Когда она передавала Большому Робу фотографии, он обязательно говорил ей: «Ты прямо как двойной агент!» — и это только усугубляло в ее душе состояние постоянного внутреннего раздора. Она предала одного человека, чтобы завоевать доверие другого. Так надо, такова плата, убеждала она себя. Надо с готовностью идти на то, что не готовы делать другие детективы. Терзавшие ее страх и тревога на время утихали, поскольку Большой Роб и Скотт Коллеран выражали удовлетворение ее работой. Клиент очень доволен, говорил Коллеран. Очень доволен.

— Давай, Джастин, залезай вон на то дерево, — обратилась к мальчику Сэлли.

Он осмотрел ствол, невысоко над землей разветвлявшийся, так что получалась плоская площадка, как повернутая ладошкой кверху рука с тремя пальцами. Послушно залез в развилку, повернулся к объективу и застыл с широкой улыбкой на лице. Сообразив, что фотографировать его будут не сразу, он расслабил мышцы лица и стал глазеть по сторонам на игравших поодаль детей, которых не принуждали лезть на дерево и принимать картинные позы.

Марта встала сбоку от Сэлли, пытаясь представить себе, как будет выглядеть снимок:

— Здорово, мне нравится.

Не подходя к дереву, Сэлли откорректировала позу Джастина и поднесла камеру к глазам.

— Улыбайся, — сказала она.

Он улыбнулся. Она щелкнула затвором раз семь или восемь; получились абсолютно одинаковые снимки. Выражение лица Джастина не изменилось за это время ни на йоту — на всех он вышел одинаково жизнерадостным и очаровательным. Она отвела камеру в сторону и увидела, что живой Джастин сам как картинка — эдакий идеальный маленький мальчик. И даже поверхность озера вдалеке — и та будто застыла.

— Оставайся на месте, — скомандовала Барвик.

Она настроила объектив и сделала несколько крупных планов лица Джастина. Эти она тоже предложит Марте, но вообще-то они предназначались клиенту «Золотого значка». В объективе лицо Джастина выглядело странно: изображение было слишком резким. Горизонт за светлыми кудрями мальчика расплывался. На лице сияла решительная улыбка. Его глаза, такие живые, голубые и глубокие, были как две галактики.

Его глаза.

Она оторвалась от камеры. Джастин был от нее метрах в пяти. Если смотреть вот так, не через камеру, глаза как глаза: две точечки на крошечном лице мальчика. А если в объектив, в этом взгляде чудилось что-то личное. Обольстительное. Что-то знакомое.

Это были те самые глаза, что зачаровывали ее во сне. Глаза, которыми смотрел на нее тот Джастин, юноша с телом Эрика Лундквиста. Она вновь взглянула в глазок видоискателя и поворачивала его до тех пор, пока в рамке не оказалась только радужка правого глаза Джастина, похожая на драгоценный камень. Это были глаза не семилетнего ребенка.

Она сфотографировала этот глаз. На сей раз для себя.

Через несколько часов, отправив Джастина играть со сверстниками, Марта с Сэлли сидели друг напротив друга за железным столиком в одном из баров Нортвуда.

— Я так рада, — сказала Марта, и в голосе ее прозвучала невысказанная благодарность, — что у меня есть друг, которого можно попросить о подобной услуге!

— Мне нравится приезжать сюда, — тактично ответила Барвик. Она чувствовала себя неловко: бар был такой респектабельный, не какой-нибудь там «Дикий Заяц», забегаловка на Кларк-стрит, где играют регги и где она чаще всего проводит свободные вечера. Марта заказала красное вино «Пино Нуар» — двенадцать долларов бокал! — и Сэлли, уговаривая себя не опрокинуть его залпом, каждые несколько минут поглядывала, сколько там осталось у соседки, стараясь не обогнать ее. — Да и Джастин — чудесный ребенок.

Марта, как бы сомневаясь в правдивости ее слов, любезно улыбнулась и как-то неопределенно отвела глаза.

— Да. Боже мой, конечно, он замечательный! По-моему, он к вам неравнодушен. — Сэлли вспыхнула. — И у него такое доброе сердце! На прошлой неделе я готовила ужин, а он, представляете, взял и начал накрывать на стол. Сам. Я его не просила. Это было так мило. Он ведь сейчас в таком возрасте, когда ему особенно важно мое одобрение.

— Это здорово, — поддержала Барвик.

— И еще он такой умный. Во всех тестах девяносто девять из ста набирает. — Тут она покраснела, понимая, что эти разговоры — сплошное хвастовство и бессмысленное общее место, но удержаться все равно невозможно. — Бывает, разумеется, что и он ведет себя странно.