Твой враг во тьме - Арсеньева Елена

Лёля слушала буквально с открытым ртом. То есть сухой закон невозможно установить ни в целой стране, ни в одной отдельно взятой деревне? Даже и пытаться не стоит? Всегда найдется вот такая баба Дуня, которая захочет подложить мину искушения под благие намерения, а русского человека хлебом не корми – дай только искуситься!

По-хорошему, баба Дуня заслуживала всяческого порицания. Нет, ну в самом деле: разоренная демократической возней деревушка только-только начала выправляться. Этот барин (он же, очевидно, Хозяин) поставил крестьянский труд на промышленную основу и развернул настоящую фабрику земледелия. Произрастания отправляются аж в самый Нижний Новгород под знаком «экологически чистый продукт». А в Лесной все обеспечены работой и заработком. Барин оставляет время и на приусадебных участках трудиться, берет, правда, с каждого двора продуктами, но в меру, для своего стола…

– Оброк, что ли? – усмехнулась Лёля. – А на работы в усадьбу тоже ходят, как на барщину?

Баба Дуня блеснула глазами:

– Вот-вот. У нас в Лесной крепостное право – сущая крепость! Выезжать из деревни нипочем нельзя – только с господского дозволения. Мол, куда едешь, зачем? Надобно в лес пойти – докладывай опять же старосте, куда и надолго ль собираешься: по грибы с ягодой, по рыбу или укосы новые поискать. Обо всем доложись! Старикам еще полегче немного, а вот те молодые, которые на барских работах заняты, к тем вообще всякие строгости. Отлучиться в райцентр не моги даже за покупками. Хотя раз в неделю сюда машины приходят: с одеждой-обувью, сладостями всякими, хозтоварами…

– Ну что же, – примирительно сказала Лёля. – Таков железный закон капитализма. Кто платит деньги, тот и устанавливает свой новый порядок. Наверное, ваши односельчане довольны оплатой – вот и подчиняются охотно.

– Довольны! – буркнула отставная самогонщица. – Еще бы не быть довольными. После того разора, которого мы нахлебались, когда колхоз по швам пополз, – как не быть! Но… но они ведь все без мозгов! Им лишь бы денежки в чулок прятать – а там хоть трава не расти. Ведь это же все по-до-зри-тель-но!

– То есть? – не без раздражения вскинула брови Лёля. – Подозрительно, что за крестьянский труд хорошо платят? Или что кто-то взялся наконец на земле хозяйствовать?

Вся штука в том, что бабе Дуне просто не нашлось места у той кормушки – вот она и злобствует завистливо, вот и норовит разложить общее благополучие!

– Все подозрительно! – Баба Дуня стукнула по столу кулаком с нестарушечьей силой. Стопки запрыгали, роняя «божьи слезки». – Вот, скажем, ты – хозяйка. Вырастила ты, к примеру, морковку и повезла ее в город продавать. Какую цену на базаре объявишь?

– Ну, наверное, поспрашиваю у других, почем они продают, – пожала плечами Лёля.

– Правильно сделаешь, – согласилась бабка. – Только ведь разница есть: цена за ту морковку, что из пригорода привезли, – или за твою, вот отсюда, из этих мест. Ты вон как потратилась: сперва добиралась на перекладных до Василя, потом на пароме ехала – а там билет тоже не бесплатный, потом за билет в автобусе до Нижнего платила. И за обратный проезд платить придется, нет? И если ты будешь по общей цене свою морковку отдавать, то не к выгоде своей, а к разору.

– Ну, я тогда примерно прикину свои расходы и соответственно повышу цену, какие сложности? – усмехнулась Лёля, снова принимаясь за огурец с медом. Сущая несуразица, конечно, если бы кто-то сказал ей раньше, что можно получать удовольствие от такого нелепого сочетания продуктов, она бы только перекосилась брезгливо, а стоило попробовать – и за уши не оттянешь! Не то арбуз, не то дыня, только вкуснее. Правы были предки-русичи, которые эти самые огурцы только и знали, что с медом хрумкали. Совершенно потрясающая вещь!

Баба Дуня смотрела на нее с улыбкой: ешь, мол, ешь! Однако чем-то это напоминало гостеприимную улыбочку Бабы Яги, которая вот-вот пропоет: «Покатаюся-поваляюся, Ивашкина мясца поевши!» В чем же подвох?.. И тотчас Лёля разглядела в улыбке немалую толику злоехидства. А, ну да. Понятно!

– Нельзя повышать цену, – сказала она, облизывая медовую ложку. – Тогда у меня никто ничего не купит. Разве что моя морковка будет какая-то особенная.

– Да какая бы ни была, – хмыкнула бабуля. – Всяко нельзя ее на вес золота продавать. Не возьмут. А отдашь по сходной цене – сама в проигрыше останешься.

Лёля задумчиво смотрела на старуху. Трудно было ожидать от растрепанной, скукоженной бабки-ёшки такой строгой экономической логики. Хотя почему, собственно? Все, кто живет плодами трудов своих, нутром понимают теорию прибавочной стоимости. Только горожане не знают настоящей цены деньгам, а уж деревенские-то… Семена, работа с землей, навоз, поливка, сбор урожая, хранение, та же самая дорога на базар – и множество всяких других составляющих цены. А если применяется наемный труд, то и его оплата прибавляется…

Понятно, что имеет в виду баба Дуня. Товар, который производится в усадьбе, поистине золотой. Выходит, овчинка выделки не стоит? Чтобы стоила, эта «сельхозфабрика» должна быть очень мощной, выдавать просто-таки горы продукции. Тогда затраты уменьшатся, а доход увеличится. У Лёли были сходные примеры из городской жизни, из той области, которую она более-менее знала: книгоиздания. Почему, к примеру, так вздорожали книги? Не только из-за того, что растет доллар, а значит, дорожают бумага и типографские работы. Уменьшилась «покупательная способность населения», этакая шагреневая кожа, которая и определяет уровень развития рынка. Уменьшилась она – стало быть, книг стали брать меньше. Чтобы не было неликвидов, издатели уменьшают тиражи. А ведь издавать книжку большим тиражом выгоднее, чем маленьким. Дешевле выходит: типографские расходы гораздо ниже. Конечно, нужно больше бумаги и картона (если книга в переплете), но сообразно со стоимостью полиграфработ все равно выгодно. Понижается себестоимость – повышается прибыль. Крошечный тираж – огромные затраты в типографии и минимальные прибыли. А Хозяин в своей усадьбе, похоже, «печатает» элитарные «издания»: ручная работа для тугих кошельков. Лесная – слишком маленькая деревня, чтобы обеспечить «большой тираж». Проще говоря, народу в ней маловато, чтобы дать огромный, низкий по себестоимости выход продукции. Вот разве что…

– А как насчет окрестных деревень? Может быть, Хозяин… барин то есть, и их жителей обеспечил работой? – спросила Лёля, к своему изумлению замечая, что невольно заинтересовалась этой политэкономией.

Баба Дуня лукаво прищурилась:

– А ты, девуля, не так уж глупа, как мне с первого взгляду подумалось. Даром что городская – умеешь мозгой шевелить! Нет, это только для-ради Лесной барин наш так старается. А почему? По какой причине? Сможешь угадать?

«Значит, я произвожу впечатление записной идиотки? – начала было надуваться Лёля, но тут же забыла о своих обидах: слишком уж интересную загадку задала баба Дуня. – А и правда – почему? Для-ради, так сказать, чего? Коммунизм в одной отдельно взятой деревне? Всякое, конечно, бывает… К примеру, у этого Хозяина денег просто-таки куры не клюют. Он, скажем, разбогател на нефти или, под шумок всероссийского грабежа, еще какой-нибудь жирный кусок отъел. И вот, во искупление грехов, выбрал такой странный вид благотворительности: платить крестьянам за доблестный труд, который его явно разоряет. Ну, хорошо, предположим, разорить его трудно. Предположим, что он из олигархов. Странное сочетание – этакое богатство и этакая тупость! Денег считать не умеет, дочкину жизнь доверил какому-то неучу, шарлатану…»

При мысли об Олесе кольнуло сердце. Сейчас она уже, конечно, проснулась. Помнит ли, что случилось ночью? Снова плачет или успокоилась? А если плачет – кто ее утешит? Кто приголубит? Она ведь совсем еще маленькая девочка, таким особенно нужна ласка. А приласкать-то некому… От доктора ждать заботы и участия? Да скорее на Марсе будут яблони цвести! Нет, ну что за отец такой: лишил девочку всех радостей детства! И ведь он любит ее, это же ясно, если ради ее спасения готов обрекать людей на смерть. Сумасшедший какой-то. Ну зачем, зачем он держит Олесю в этом «замке»? Зачем платит людям за работу, которая заведомо не принесет ему выгоды? Или…

Стоп! А ведь всем этим странностям и несуразностям есть довольно простое объяснение. Хозяин держит здесь Олесю, чтобы сберечь от какой-то опасности. Хотя она и так в опасности, от чего еще беречь?.. Ну, ладно – лейкемия еще неведомо когда до нее доберется, а вот пуля наемного убийцы, к примеру… Известна ведь масса случаев, когда при переделе собственности расправлялись не только с богатыми людьми, но и с их семьями. Возможно, мать Олеси и те мальчики… как же их звали, рисунок где-то в кармане джинсов, размок весь, наверное! – не своей смертью умерли, а как раз и были убиты. И вот теперь Хозяин спрятал единственную дочь так, чтобы никто не мог ее найти. А молчание тех людей, которые могут о ней прослышать, а значит, невзначай выдать, он просто-напросто покупает таким вот своеобразным способом. Вроде бы платит за труд, а на самом деле – за молчание…