Театр теней - Гилфойл Кевин

Она повернулась, подползла к сыну, потом встала на колени и крепко обняла его, прижав лицом к своему плечу, чтобы он не видел ни ее, ни полуголого мужчину посреди их гостиной.

— Прости, милый, — прошептала она, — прости, Джастин.

Сэм поднялся с дивана, радуясь, что не до конца расстегнул брюки. Он обогнул кофейный столик с другой стороны, чтобы не проходить мимо матери с ребенком. Интересно, догадается она отослать ребенка из комнаты, чтобы они могли объясниться? Если бы удалось протараторить свои извинения, пусть даже неискренние, и убедиться, что Марта не станет звонить в полицию, ему было бы спокойней уходить.

— Убирайся, — сказала Марта. Слова ее прозвучали более сдержанно, чем можно было ожидать; очевидно, не хотела пугать ребенка, которого прижимала к груди, стараясь заслонить от Сэма. Она демонстрировала такую стыдливость, какой Сэм никогда раньше не видел, — ему даже стало немного жаль ее.

— Ну все, да? Все, — проговорил он мягко. — Господи, прости меня. — Он поднял рубашку, надел, но ремень продолжал держать в руках, сложенный именно так, как он мечтал сложить его, чтобы оставить чудесный красно-синий след на ее ягодицах. Проскользнул мимо Марты с Джастином, повернулся к ним спиной и пошел в направлении двери, размышляя о том, как он круто обломался, и о том, что ребенок Марты, судя по тому, как она вцепилась в него, вырастет размазней. Маменькиным сынком. Ясное дело, он всю неделю только и думал, как отымеет сексуальную мамочку из пригорода, но надо было быть осмотрительнее.

Когда Сэм протискивался между Мартой с Джастином и застекленным шкафчиком у стены, у него задралась рубашка — кроме голой спины была видна часть синих трусов, потому что штаны без ремня сползли на бедра. В это мгновение Джастин открыл глаза, выглянул из-за маминого плеча (голого, с соскользнувшей бретелькой платья), вытер влажный нос о ее кожу с легким запахом дезодоранта. Он смотрел в спину уходящему мужчине и даже в такой момент четко сознавал: он никогда не сможет признаться матери, что узнал в нем незнакомца из магазина, что видел и понял гораздо больше из того, что происходило в этой комнате, чем она может себе представить.

Выйдя на крыльцо, Сэм сильно хлопнул дверью — ему необходимо было сорвать раздражение — и на негнущихся ногах направился к своему БМВ, между делом оглядываясь по сторонам, проверяя, не заметили ли соседи чего-то неладного. Повернув за угол, он рявкнул во вмонтированный в руль микрофон, и телефон в приборной панели послушно набрал номер справочной. Он запросил у робота-оператора телефон некой конторы в центре, и его соединили.

— Служба «Досуга Лили», слушаю вас, — послышался женский голос еще одного автоматического секретаря.

— Я бы хотел узнать, можно ли сегодня встретиться с Фонией?

— Вы встречались с ней раньше? — Голос был приятный, почти как настоящий, только слегка звенящий и слабый, как у худенькой женщины.

— Да, встречался.

— Когда именно, сэр?

— Три ночи тому назад. В среду. В «Свисс-отеле».

— Могу я узнать ваше имя, сэр?

— Пол. — Он всегда так себя называл, пользуясь проститутками, сексом по телефону или общаясь в чатах. Он даже не помнил, когда это началось.

Последовала небольшая пауза, и затем Сэм услышал:

— Мистер Пол, вы слушаете? У Фонии уже есть заказ на сегодня.

— И что это значит?

— Это значит, что вам придется заплатить ее обычную ставку и половину сверху.

— Согласен.

— Где бы вы хотели с ней сегодня встретиться, мистер Пол?

— В мотеле «У мамочки». На Раш-стрит. В баре.

— Она будет там через час.

— Отлично.

Сэм повернул, выехал на скоростную автостраду Эденс и дал по газам. Ночь была безоблачной, флуоресцентные огни вдалеке создавали светящийся купол над городом. Кожа горела, сердце бешено колотилось, и он ощущал пульс всем телом. Головная боль, мучившая его временами, возникла внезапно и разлилась по правому виску. На скорости около ста километров в час он открыл бардачок, выудил оттуда баночку с таблетками и с трудом проглотил две, не запивая, хотя знал: таблетки не помогут унять боль и успокоить бьющуюся на шее артерию. Помочь ему может только одно: он должен подмять под себя женщину, увидеть ее лицо, искаженное болью, уловить то ни с чем не сравнимое мгновение, когда она готова вот-вот закричать, и вдруг боль переходит в наслаждение, губы, только что дрожавшие от страха, округляются, гримаса боли сменяется сладострастной ухмылкой, зажмуренные глаза распахиваются, освещаются сознанием того, что происходит, и с ее губ срывается: «Да, боже мой, да!»