Дама с коготками - Донцова Дарья

– Ну, маманька, ну, юмористка, показывай товар!

– Сзади.

Парень вылез из джипа, я ткнула пальцем в колесо:

– Вот!

Секунду он смотрел на спустившую шину, потом принялся всхлипывать от смеха:

– Ой, умора, вот парням расскажу, сдохнут. Ой, колесо!

Я не выдержала:

– Прекрати ржать как сивый мерин. Или меняй, или уезжай. И вообще, чего здесь смешного?

Кожаный утерся платком и сказал:

– Мамаша, ты погляди, где находишься. На самом бойком месте.

Я огляделась. Вокруг группками и поодиночке тусовались девицы весьма специфического вида. Многие стояли, прямо как я, опершись на машины.

Луч понимания забрезжил в голове:

– Ты принял меня за проститутку?

Бритоголовый хихикнул:

– Не, мамань, куда тебе. Честно говоря, подумал, девочек предлагаешь, только цена странная – двести рублей, а тут колесо.

– Ладно, – обозлилась я окончательно, – разобрались, теперь отваливай.

– Мамань, мамань, – забурчал парень, – не кипятись. Давно никто так не смешил. Поменяю колесо, мне это как два пальца обоссать.

Он скинул куртку, закатал рукава красивого фирменного пуловера и ловко принялся орудовать баллонным ключом.

– Сколько сейчас стоит девочка? – поинтересовалась я.

– Уж никак не двести рублей, – хмыкнул помощник, – долларов сто, как договоришься.

– Хорошо зарабатывают.

– Нет, – сообщил парень, – девкам едва двадцатка достанется, остальное забирает сутенер.

– И не боишься вот так на улице, а вдруг СПИД?

Браток вздохнул:

– Все равно скоро подстрелят, так и так сдохну. Да шучу, шучу, – продолжил он, заметив мое вытянувшееся лицо. – Была постоянная баба, два раза в неделю вызывал, через агентство. Так на иглу села и тапки отбросила. Жаль, красивая телка – Клитемнестра.

– Кто? – поразилась я.

– Клитемнестра. Называлась так, врала, конечно, кто такое имя ребенку даст. Да девки любят повыпендриваться, вот и выдумывают невесть что, кого только не встречал: Аэлиту, Нефертити, Суламифь – цирк! Ни одной Таньки!

– А эти сколько берут?

– Выездные дороже, зато спокойнее. У моей всего несколько клиентов и было, сама обзванивала, интересовалась. Дашь ей сто пятьдесят баксов – и порядок. Она тридцатку доктору, двадцатку шоферу, десятку диспетчерше, и все равно лучше, чем на улице.

Он выпрямился, порылся в джипе, вытащил бутылку минералки.

– Слей, мамань, на руки.

Вымывшись, браток сел за руль и, расхохотавшись, умчался.

Я осталась с раскрытым ртом на дороге. Вот чем занималась покойная Милочка Котова! А цифры в скобках – нехитрые расчеты – кому сколько. И, конечно, девушка представлялась клиентам под псевдонимом. Завтра проверю, а сейчас к Войцеховским.

Уставший Степан встретил меня не очень любезно. Пропустив мимо ушей его ворчание, я влетела в холл и замерла. Картина исчезла.

– Степа, – заорала я как ненормальная, – где «Старуха»?

– На помойку снес, – сообщил приятель, – надоела докука, падает и падает.

– Как только дотащил такую тяжесть один, – пробормотала я, снова натягивая куртку.

– Из рамы вырезал, трубочкой скатал и двумя пальцами унес, – поделился Степа.

– Быстро говори, где бачки.

Ничего не понимающий Войцеховский ткнул рукой в сторону улицы.

Я полетела к мусорникам. Железные контейнеры, переполненные отходами, выглядели отвратительно и пахли соответственно.

Пакеты из-под сока, молока, консервные банки, обрывки полетели в разные стороны. Жаль, что наши люди не упаковывают мусор в мешки. На втором бачке по спине у меня потек пот, шапка съехала на затылок, куртка украсилась жирными пятнами.

«Старуха» нашлась на самом дне, слегка помятая, но целая. Я торжественно втащила ее в дом и кинула на стол.

– Зачем эту грязь приволокла? – окончательно обозлился Степка.

– Пойди принеси из моей машины книгу «Великие художники», – велела я и стала разворачивать полотно. Так и есть, в левом нижнем углу еле разборчивая подпись и цифра 1661.

Вернулся Степка с книгой в руках. Я без слов раскрыла справочник на нужной странице и ткнула Войцеховскому под нос. Минут пять он переваривал информацию, потом заорал как ненормальный:

– Мама, Петька, Анька, сюда!

Прибежали домашние в разной степени одетости, вкатилась Фрида. Здесь же оказались и Кирилл с Дианой. Все уставились на «Старуху».

– Ну и вонища, – поморщилась Диана.

– Деньги не пахнут! – рявкнул Степка, выкладывая справочник.

Следующие пятнадцать минут все охали и хватались за голову.

– Вольдемар рассказывал, – пустилась в воспоминания Фрида, – что его родителям во Львове принадлежал дворец. Множество картин, скульптур, книг. Он не слишком хорошо помнил, потому что был ребенком, когда произошла революция. Правда, постоянно намекал, что спасший его повар ухитрился утащить кое-какие ценности. На них они и жили. Но про картину ничего не рассказывал, говорил, что семейная реликвия.

– Завтра поедем в Третьяковку и покажем специалистам, – решил Петька.

– Лучше в Пушкинский музей, – посоветовала Анна. – Интересно, сколько она может сейчас стоить?

– Миллионы, причем не в рублях, – сообщил Степа.

– На всех хватит, – отреагировал Петька.

– Картину обнаружила Даша, – заметила Фрида, – а в завещании Вольдемар четко распорядился: принадлежит нашедшему.

Я оглядела побледневшие лица Войцеховских и, преодолевая отвращение, успокоила братьев:

– Полотно ваше.

– Не сомневайся, Дашута, – заорали те в один голос, – выделим тебе процент.

Мне стало еще противнее, и я пошла в ванную отмывать воняющие помойкой руки.

Следующие дни не принесли ничего нового. Зайка по-прежнему ходила к Радову и исправно спала. Болячек у нее никаких не было, и мы не могли судить, эффективно ли лечение. Правда, Ольга приобрела какой-то невероятный, просто фарфоровый цвет лица и необычайную активность. Чувствовала себя прекрасно и летала по дому будто на реактивной метле, все горело у нее в руках, и превосходное настроение не покидало ее ни днем, ни ночью. Даже когда неловкий супруг разбил одну из коллекционных фарфоровых собачек, она не убила его, а, вздохнув, сказала:

– Таксу придурошную совсем не любила, туда ей и дорога.

Может, это следствие манипуляций Сержа? Но, честно говоря, думалось, что Ольге просто пошел на пользу дневной сон. Сегодня как раз завершился курс, и невестка, приехав домой, громогласно объявила:

– Ничегошеньки не узнала, даже мебели не увидела!

Я пила чай в глубокой задумчивости. Подобраться к Сержу оказалось крайне трудно. Попробую через Ленку. Носом чую, им есть что скрывать.

Записную книжку покойной Милы Котовой изучила вдоль и поперек. Попалось только одно женское имя – Светлана Александровна, и я решилась позвонить.

– Наркология, – ответила трубка.

– Скажите, можно поговорить со Светланой Александровной?

Раздался гул голосов, непонятные шорохи, потом приятный голос сказал:

– Слушаю.

– Я по поводу Милы Котовой.

– Сведения о больных сообщаем только работникам милиции и родственникам, – немедленно отреагировала собеседница.

– Капитан милиции Васильева, – сорвалось с языка явное вранье.

– Приезжайте, ежедневно до двух, – сообщила Светлана Александровна и шлепнула трубку. Пришлось набрать номер еще раз и выяснить адрес.

Следующий звонок сделала одному из бывших клиентов Милы. Долго листала книжку и наконец выбрала Романа.

– Рома, – вкрадчиво завела я, – здравствуй!

– Привет, – отозвался мужчина, по голосу лет тридцати.

– Давно не звонила, не соскучился?

– Кто это? – поинтересовался мужчина.

– Угадай. Твой любименький цветочек.

– Наташка, ты, что ли? – засмеялся голос.

– Нет, котик, не узнал, сладенький, свою ягодку?

– Господи, Антуанетта! А парни болтали, что ты померла.

– Все врут, котик. Когда встретимся?

– Да хоть сейчас приезжай! Слушай, цена прежняя?

– Дешевле стало. Только к тебе неохота, давай встретимся в другом месте.

– Ты с дуба упала? – спросил парень. – Хватит кривляться, жду.

– Слышишь, Ромчик, адрес забыла.

– Ой, ну ладно дурить, – сообщил клиент, – торопись, у меня только до пяти время.

И трубка противно запищала. Я оделась, причесалась, прихватила записную книжку Милы и, разыграв этюд «Неоплаченный телефонный счет», получила от возмущенного Романа адрес.

Клиент жил в самом центре, на Бронной. Поставив машину в маленьком дворе, я пошла искать 74-ю квартиру. Конечно, на четвертом этаже и без лифта. Пролеты старинной лестницы оказались гигантскими. Еле взобравшись наверх, я сопела, как простуженный носорог. Детектив должен иметь лошадиное здоровье, как там говаривали: холодный ум, чистые руки, горячее сердце? Я бы прибавила: и крепкие ноги. Большая лестничная клетка вид имела весьма неприглядный: выбитое стекло, выпавшие красно-белые плитки. Три двери под стать лестнице – древние, грязные, оббитые внизу. Четвертая же, явно металлическая, щеголяла новенькой зеленой обивкой и панорамным «глазком». За ней и проживал страстный Роман, поджидающий Антуанетту.