Три желания женщины-мечты - Донцова Дарья

Николаева сложила руки на коленях.

— Вот так, кирпичик к кирпичику, и сложилось. Аллергия Олега, невозможность находиться рядом с матерью мужа. И тут как раз моей маме предложили должность в Нижнегорске, там был нужен начальник отдела здравоохранения. Мама поговорила с местным начальством, и все так здорово уладилось: Геннадию нашлось место в университете, мы поселились в Гидрозаводе, потому что тут дешево продавался отличный земельный участок. Началась у нас счастливая жизнь. Олежек перестал постоянно чихать, супруг написал докторскую, построили особняк… У нас нет тайн, кроме той, что связана с рождением детей. Семья Николаевых никому не причинила вреда. Катюша никак не могла бросить семью, я представить себе не могу, о каком скандале она говорила. Журналистка что-то напутала.

Я встала и извинилась за неприятный разговор.

— Ну что вы, Виола, — бросилась ко мне Нина Анатольевна, — вы совершенно правильно поступили. Пожалуйста, поговорите с корреспонденткой. Как, вы сказали, ее зовут?

— Лена, — повторила я.

— А фамилия?

— Иванова, — соврала я.

— Нет ничего плохого в желании воспитать детей мужа, стать им родной матерью, и если появится статья, меня никто не осудит, — прошептала Нина Анатольевна. — Но Олег и Алла обидятся, что им раньше не сообщили правду.

— Я сумею убедить Елену не публиковать материал, — пообещала я. — Спокойной ночи, еще раз простите за беспокойство. Пойду к себе.

Я сделала шаг к двери, и тут из коридора раздался звон.

— Господи! — испугалась Нина Анатольевна, открыв дверь. — Что случилось? О! Вазочка со столика упала. Давно хотела стол подальше от лестницы поставить, на него несколько раз Олег натыкался. Но всегда успевал вазу схватить, а сегодня, видно, не получилось. Завтра бабушка рассердится, она терпеть не может, когда что-то в доме ломается.

— Навряд ли до нее донесся шум, — предположила я, — ведь ее спальня в противоположном конце коридора. Давайте помогу быстренько замести осколки, авось никто не заметит исчезновения вазы.

— Элла, Виктор, Алла точно о ней не вспомнят, а мама мигом пустой столик увидит. Виола, дорогая, умоляю, не говорите ей, что Олежек ее кокнул!

— Не видела, кто толкнул столик, только слышала звон, — улыбнулась я, — преступнику удалось скрыться незамеченным. А почему вы решили, что это сделал ваш сын? Вероятно, это Элла, Алла или Виктор. Ваза была дорогой, памятной для Елизаветы Гавриловны?

— Совсем нет, — возразила Нина, — даже не помню, кто и когда ее подарил. Дело, собственно, не в ней. Доктор посадил Олежека на строгую диету, у сына проблема с поджелудочной. Но как заставить взрослого мужчину ограничивать себя в еде? За ужином он ест мало, а потом, когда все заснут, крадется в кухню. Свет в коридоре не зажигает, хочет остаться незамеченным, но я его уже пару раз у холодильника ловила. Мальчику запрещены сливочное масло, сыр, белый хлеб, и уж точно нельзя даже смотреть на бекон. По-хорошему, когда в доме не совсем здоровый человек, чтобы его не искушать, лучше эти продукты вообще не покупать. Однако Алла и Катя злятся, если гастрономию не находят, мама тоже любит бутерброды. Но Олега она нещадно за нарушение диеты ругает, если у него боли начинаются, сердится: «Сам виноват, силы воли нет, опять объелся запрещенным. Аленький цветочек, а не мужик». Бабушка его затюкала, а сообразит, что тот сегодня поздним вечером к холодильнику пошел, запинает совсем. Сейчас точно Олег на стол наскочил, больше некому, остальные спят. Виола, пожалуйста, ни словечка моей маме! Завтра утром скажу ей, что сама вазочку разбила, пусть лучше на меня нападает. Олежек у нас излишне эмоциональный, а у него первые съемки в роли режиссера-постановщика, ему нельзя нервничать. Врать нехорошо, но не такая уж это громадная ложь, правда?

Я пообещала не выдавать Олега и пошла вниз по лестнице. Миновала площадку между первым и вторым этажом, наступила на очередную ступеньку, поскользнулась, упала и дальнейший путь проделала, сидя на пятой точке.

— Боже, что случилось? — шепотом осведомилась хозяйка, перегнувшись через перила. — Виола, вы в порядке?

— Прекрасно себя чувствую, — прокряхтела я, вставая, — просто шлепнулась.

— Ужас! — всполошилась она. — Вам нужна мазь от ушибов, сейчас вниз сбегу, свет зажгу, в аптечке поищу.

— Ни в коем случае, ничего мне не надо, — возразила я, потирая ноющую часть тела, — разбу́дите домашних, придется им объяснять, почему я ночью к вам поднималась. Мне совсем не больно.

— Спокойной ночи! — прошептала Николаева.

— И вам добрых снов, — пожелала я и медленно двинулась по коридору. Но вдруг ощутила, что ноги разъезжаются, и плюхнулась на паркет.

Согласитесь, странно ни с того ни с сего рухнуть два раза подряд, причем не на улице зимой в гололед, а летом, да еще в доме. Прежде чем подняться, я ощупала пол вокруг себя и попала рукой во что-то скользкое, масляное…

Осторожно встав на ноги, я доковыляла до своей спальни, зажгла свет, сняла тапочки и увидела, что их подошвы испачканы специфически пахнущей жидкостью. Она же обнаружилась сзади на джинсах. Я вымыла руки, натянула летние брюки, вышла в коридор и, включив в айфоне фонарик, начала осматриваться.

На паркете обнаружилась цепочка круглых следов, идущих из холла. Я сделала их фото и переместилась в прихожую. Там были те же пятна. Пришлось накинуть дождевик и выйти во двор.

Ливень прекратился, я постояла на крыльце, спустилась на дорожку, обогнула особняк и увидела единственное окно на фасаде, в котором горел свет. Именно к нему снаружи вела длинная железная лестница с удобными перилами и широкими ступенями. Я подошла к ней, принялась осматривать нижние ступеньки, заметила кое-где красные волокна. Затем мой взгляд переместился на стоящий около стены оранжевый механизм, из-под которого выливалась темная лужица машинного масла.

Сразу вспомнилось, как вчера, когда неожиданно погас свет, Алла начала недовольно ворчать, возмущаться, почему генератор плохо работает. Нина Анатольевна пояснила, что нужна какая-то деталь, ее в ремонтной мастерской нет, пришлось заказывать. И тут, к общей радости, люстра снова вспыхнула.

Я присела на корточки, осторожно обмакнула один палец в темно-коричневую субстанцию, поднесла его к носу. Пахло точь-в-точь как от моих испачканных джинсов и тапок. А еще чуть правее масляного «озера» было немного черной земли и валялось несколько коротких темно-синих трубочек для коктейля. Я взяла одну в руку и удивилась: это была вовсе не пластиковая трубочка, а стебелек какого-то растения. Я сфотографировала его айфоном, вернулась к себе и отправила Платонову снимки следов, найденных в коридоре, присовокупив к ним слова: «Перешли Жене и спроси: похоже это на отпечатки женских ступней?» А еще сбросила ему изображение синих «трубочек».

Минут через десять на экране телефона высветилась фамилия «Платонов».

— Ну? — воскликнула я.

— Женя считает, что оттиск очень похож на тот, что оставляет человек, наступивший в какую-то жидкость, предположительно масляную, а потом идущий по паркету в гольфах, подследниках, чулках, носках и так далее, — сказал Андрей.

— А синие стебли от какого растения?

— Евгений такие впервые видит, — ответил Платонов. — Очень заинтересовался, велел тебе аккуратно собрать их, положить в вымытую и высушенную пластмассовую коробочку с крышкой, а завтра отдать ему. Ботаника — конек Жени, его задело, что с ходу он не смог определить, что ты нарыла.

— Ладно, сделаю, — пообещала я, — у меня есть нужная упаковка.

— А теперь объясни, что там у вас происходит, — потребовал Андрей.

Я рассказала другу о посещении Нины Анатольевны.

— Ничего интересного, — резюмировал он.

— Когда я вошла в ее спальню, там было открыто окно, — продолжала я, — Николаева, трясясь от холода, кинулась закрывать раму. Странно распахивать окно в непогоду, ветер задул в комнату капли дождя, Николаева потом долго куталась в шаль, пытаясь согреться, сказала: «Моя мама обожает слякоть, а я люблю тепло».

— Даже те, кто в восторге от жары, не хотят спать в духоте, — перебил меня Платонов, — хозяйка решила на ночь проветрить комнату.

— Дослушай до конца, — попросила я. — Нина Анатольевна не сразу меня впустила, сначала пошла за халатом, я ждала за дверью. Потом любезно пригласила меня внутрь, а сама поспешила к окошку. Когда наша беседа завершилась, из коридора раздался звон, оказалось, что со столика у лестницы свалилась ваза. Потом я пошла вниз и упала один раз на ступенях, а второй в коридоре первого этажа.

— Ну и? Говори, наконец, в чем дело, — потребовал Платонов.

— Экий ты торопыга, — упрекнула я его. — Думаю, в момент, когда я постучала в дверь, у Николаевой в спальне находился некто, и она не хотела, чтобы я встретилась с этим человеком, попросила меня подождать за створкой, а таинственный незнакомец вылез в окно, спустился по наружной лестнице, наступил носками в лужу масла, вытекшего из сломанного генератора, пробежал по мокрой дорожке, наследил на паркете, на ступеньках и стоял в коридоре у двери Нины Анатольевны, чтобы подслушать не предназначенный для него разговор. Когда я собралась уйти, этот человек, чтобы не столкнуться со мной, поспешил к лестнице, но носки у него были в масле, ноги разъехались, вот он и схватился за столик, чтобы не упасть, уронил вазу и удрал. В особняке три этажа, таинственный посетитель Николаевой мог спуститься в столовую, кухню, гостиную, затаиться в кладовке, туалете, спрятаться в бане. Или драпанул на самый верх, там, в мансарде, расположены постирочная, гардеробная, гладильная комнаты, чулан, в котором хранится постельное белье.