Три желания женщины-мечты - Донцова Дарья

— Сейчас полтретьего.

Я встала.

— Пошли. Надо отыскать тайник как можно скорее.

— А если Нина Анатольевна нас застукает? — засомневался приятель. — Или у бабки голова заболела, и она отказалась от встречи?

— Ни разу не слышала от Елизаветы Гавриловны жалоб на здоровье, — усмехнулась я. — Собственно, пусть в особняке хоть толпа народа окажется. Мне предоставили помещение с отдельным входом, я имею право позвать к себе гостя. Может, ты мой любовник? Никто не узнает, что мы тайник искали.

— Ага, твоя правда. Насчет любовника это намек? — приосанился Платонов.

— Не надейся, — отрезала я.

В шесть часов вечера мы, устав как те пони в зоопарке, что таскают без отдыха тележки, набитые вопящими детьми, решили отдохнуть. Андрей сел в стоящее около маленького столика кресло.

— Тебе здорово повезло, что стукнулась спиной о полку, иначе б никогда не нашла ключ.

— Верно, — согласилась я, — ложечка-корежечка обнаружилась случайно. Хочешь чаю? Или кофе?

— Нина Анатольевна дома, — напомнил Платонов, — когда мы через сад шли, я видел ее машину на парковке. Порулишь на кухню, хозяйка привяжется с разговором, удивится, что ты так рано домой вернулась.

— Говорила ведь, мне не надо выходить, — возразила я, — все нужное здесь. Видишь, вон там чайник и прочее.

— Супер! Завари зеленый, — обрадовался Андрей. И заворчал: — Ну кто догадался втиснуть кресло в самый неудобный угол? В комнате полно места. Надо было поставить его у противоположной стены, а то здесь не повернуться.

— Не ворчи, — улыбнулась я, доставая из шкафа заварку, — интерьер не меняли, все оставили, как было при профессоре. Наверное, это любимый уголок Геннадия Петровича.

— Мы облазили все, — сменил тему Платонов, — и ничего, издающего звон, не обнаружили.

Я решила не терять оптимизма.

— Еще не вечер, переведем дух и продолжим.

— Больше негде искать, — приуныл приятель. — Может, чертов Боня просто так звенел, трыкал и кашлял?

— С чего бы ему воспроизводить никогда не слышанные звуки? — удивилась я. — Попугаи имитаторы, сами ничего придумать не могут. Вот твой чай. Осторожно, горячий, не глотай сразу.

Я аккуратно поставила чашку с блюдцем на столик.

— Надо руки помыть, — пробормотал Андрей и пошел в ванную.

Я опустилась на диван и в который раз обвела глазами кабинет Геннадия Петровича. Ну и что тут может зазвенеть? Бара с бутылками и хрустальными бокалами нет, стеклянные фигурки отсутствуют, на письменном столе пусто, никаких сувенирных колокольчиков нигде не видно, над дверью нет сооружения из металлических трубочек, которые издают от сквозняка тихий звон…

Платонов вернулся в комнату, сел в кресло, потянулся к чашке и стукнулся коленом о столик. Дзынь-дзынь… Немного чая выплеснулось на блюдце.

— Нет, ну почему надо было впихивать сюда кресло? — снова стал возмущаться друг. — Тесно-то как, ноги деть некуда.

— Ну-ка, потянись опять за чашкой, — попросила я.

— Зачем?

— Просто сделай это.

Андрей выполнил просьбу, его колено снова толкнуло столик. Дзынь-дзынь…

— Дзынь-дзынь, — повторила я. — Слышал?

— Угу, — кивнул Платонов. — Включи-ка диктофон.

Я быстро вытащила гаджет, нашла нужное место.

— Дзынь-дзынь…

Платонов сделал вид, что хочет взять чашку.

— Дзынь-дзынь…

— Хм, прямо один в один, — протянула я.

— Тютелька-в-тютельку, как говорила моя одноклассница Лариса Вульф, — обрадовался Андрей. — А, понял! Я задеваю столик, и звенит ручка ящика. Смотри, она металлическая, прикреплена к такой же пластине, она бьется об основание и издает звук.

— А ты удивлялся, почему кресло поставили в углу, — пробормотала я. — На то, похоже, была причина. Мужчины всегда сидят, широко расставив ноги, именно поэтому ты сейчас, пытаясь попить чайку, пинал столик. С Геннадием Петровичем происходило то же самое. Он устраивался отдохнуть и задевал коленом столик. Но он легко мог его переставить, у другой стены пусто. Зачем ему ютиться на пятачке?

Андрей встал.

— Тайник где-то здесь. Ну и что тут может тренькать?

— Нет, у попки было не трень-трень, а трык-трык, — поправила я. — Столик! Наверное, тайник в нем.

— Или в полу, или в стене, или в кресле, — воодушевился Платонов и опустился на колени.

Но я остановила его.

— Это неудобно. Николаев ставил чай на столешницу, садился, и трык-трык. Вернись в кресло, пошарь вокруг.

— Тут колечко, — объявил вскоре приятель, — за спинкой, торчит из стены, если отвести правую руку назад, сразу нащупывается.

— Дерни за него, — обрадовалась я.

— Сейчас, — кивнул Андрей.

И тут же раздалось:

— Трык-трык, кхе-кхе…

— Вот! Оно самое! — обрадовалась я.

— А вот и вкусный чаек, — вдруг совсем рядом громко произнесла Элла. — С чабрецом, мелиссой.

Я отпрыгнула на середину кабинета, Андрей быстро сложил руки на коленях, мы оба заулыбались, повернулась в сторону двери и… никого не увидели.

— Ты тоже слышала женский голос? — спросил Андрей.

— Дерни еще раз за колечко и замри, — велела я.

Платонов подчинился.

— Давай вспомним, что советовала делать невропатолог, когда у тебя проблема с дыханием возникает, — сказала Элла.

— Расслабиться, взять теплое питье, подумать о приятном, — прошептала Нина Анатольевна.

— Вот-вот, глотни чай с вареньем.

— Сладкое — яд для сосудов, — слабо возразила свекровь.

— И отличное лекарство от панической атаки, — засмеялась Элла.

Я приложила палец к губам, потом встала на колени и пролезла между креслом и стеной. Увидела руку Андрея, сжимавшую небольшой крючок, расположенный чуть выше, аккуратно взяла из ладони Платонова железное кольцо, зацепила его за закорючку, выползла из-за кресла и встала.

— Вот и хорошо, — продолжала Элла. — Почему ты в унынии?

— Катя погибла, — прошептала Николаева, потом всхлипнула.

— Мамочка, — нежно сказала Элла, — она сама виновата. Мы ни при чем.

Нина Анатольевна заплакала.

— Ну-ну, перестань, тебе нельзя расстраиваться, — занервничала невестка. — Мамулечка, слушай меня внимательно. Екатерина была капризной, наглой грубиянкой. Не помню дня, чтобы она тебе какую-нибудь гадость не сказала. Она даже хуже Алки. Та хоть после того, как напакостничает, испытывала чувство вины и неуклюже пыталась исправить свое хамство. А Катька нет.

— Никто не заслуживает смерти, — всхлипнула вдова профессора.

— Разве мы хотели ее убить? — спросила Элла.

— Нет, нет, — испугалась Николаева. — Ни у тебя, ни у меня таких мыслей не было. Никогда. Да, Екатерина меня с детства не любила. Понимаешь, детонька, я оказалась в чрезвычайно трудном положении — вышла замуж за человека с тремя детьми.

— Мамочка, мы сейчас с тобой одни, — прервала Нину Элла, — нас никто не слышит, мы в твоей спальне, в доме ни души, поэтому можем говорить предельно откровенно. Нет, не ты вышла замуж за человека с тремя детьми, тебя заставили это сделать. Разве у вас с Геннадием Петровичем была страстная любовь?

— Нет, солнышко, — после небольшой паузы призналась свекровь, — я любила только твоего отца, Никиту Сергеевича. Он был красавец, умница. Приехал из Москвы в нашу больницу на практику, и все девочки прямо голову от него потеряли. Я и не надеялась на его внимание, ведь в отделении работала Света Калашникова, удивительная красавица…

— Мамочка, ты лучше всех!

— Да ладно тебе, — засмеялась Нина Анатольевна, — я знаю, что не одарил меня Господь ангельской внешностью. Но Никита на Калашникову, да и на остальных, даже не смотрел. Потом кто-то из наших разузнал, что у него в Москве жена, дочь академика медицины, который зятю бархатную дорожку по карьерной лестнице раскатал. Получит Никита диплом и сразу в ординатуру пойдет, потом защитится… Короче, понятно, что не станет пятикурсник жене изменять, побоится, ведь ее отец, если он дочурку обидит, легко крылья ему подрежет.

— Но он в тебя влюбился? — спросила Элла.

Нина протяжно вздохнула:

— Солнышко, все случилось так давно… Я была наивная, глупенькая, хоть за двадцать мне было, а ума нет. Мать меня в железных рукавицах держала. Если я с работы на десять минут опаздывала, автобус, скажем, вовремя не приехал, то таких лещей получала! Ничего без маминого разрешения сделать не могла, все только с ее одобрения. Отца я плохо помню, он скончался, когда я в третий класс пошла. Да и не видела его совсем — Анатолий Сергеевич пропадал на работе, возвращался за полночь, мама была при нем. Я росла с няней. А после смерти отца она пошла в больницу гинекологом, и у нее прямо навязчивый страх возник. Вернется со смены и кричит на меня: «Не сметь о мальчишках думать! Принесешь в подоле, убью! Мне двоих не прокормить! Денег у нас нет!» Я молчала. А что может девочка на такое ответить? Мы и правда очень скромно жили, одежду мне покупали исключительно по необходимости. В школу-то тогда дети в одинаковой форме ходили.