Увези меня на лимузине! - Ольховская Анна

И только на следующий день, когда свежая, отдохнувшая Саша навестила меня вместе с фрау Мюллер, я узнала, что произошло.

Сашка в компании домоправительницы, обвешанные свертками, пакетами и коробками, оживленно переговариваясь, шли к входной двери. И вдруг по их нервам хлыстом стеганул жалобный вой, полный тоски и безнадежности.

Сашка выронила пакеты и бросилась к двери. Естественно, ключ от замка затерялся где-то на дне сумки, пришлось вывернуть содержимое на снег и выкопать из груды вещей искомый предмет. Затем подруга попыталась отпереть замок, но руки тряслись все сильнее, Май, который услышал пришедших, бесновался с той стороны, вышибая дверь телом. Сотрясающаяся дверь и трясущиеся руки, сговорившись, сделали возможность попасть внутрь практически неосуществимой.

И тут на помощь пришла фрау Мюллер. Домоправительница забрала у Сашки ключ, мягко оттерла ее плечом от двери, и через пару секунд препятствие было устранено.

Совершенно обезумевший Май, едва не сбив Сашку с ног, ухватил ее зубами за рукав и потащил в гостиную.

Где на полу в луже крови лежала я.

Увидев это, моя мужественная и сильная подруга, «стальная бабочка», стойко перенесшая самые тяжелые испытания, начала сползать по стене.

И снова спасибо фрау Мюллер. Пара увесистых оплеух – и Сашка снова была в состоянии действовать решительно и четко.

Она велела домоправительнице вызвать моего личного врача, Литке, а заодно и местный аналог 911. Сама же бросилась ко мне и попыталась определить пульс. С первого раза не получилось, потому что пульс был очень слабый. Но был. А вот кровь… Ее было так много, что Сашка едва не разревелась. Неужели все? Неужели ребенка не будет?! Неужели они опоздали?!!

К счастью, нет, приехали вовремя. Как сказал потом доктор Литке, еще полчаса – и спасти никого бы не удалось. Ни меня, ни ребенка.

«Неотложка» прилетела через восемь минут, следом ворвался доктор Литке. Меня погрузили в реанимобиль и с завыванием сирен отвезли в лучшую клинику Варнемюнде, где сразу же положили на операционный стол.

К немалому изумлению ассистировавшего на операции доктора Литке, малышка появилась на свет крепенькой и здоровенькой, о чем с ходу сообщила сомневающимся громким воплем. Доктор рассказывал мне об этом потом с искренним восторгом, он ведь ожидал самого худшего, учитывая всю историю.

В общем, для ребенка все обошлось. Но не для меня. Организм, до предела измотанный предыдущими потрясениями, последнего удара не выдержал. И обрушилось все, что только могло. Я даже дышать самостоятельно не могла, взбунтовались сердце, почки, резко ухудшился состав крови. Необходимо было срочное переливание, и оказалось, что у Сашки резус и группа крови такие же, как у меня. Так что теперь мы сестры не только по духу, но и по крови.

Но ничего не помогало, я уходила. И тогда Сашка попросила приносить ко мне в палату дочку, хотя бы на полчаса в день.

Малышку приносили и укладывали со мной рядом. Она просто лежала рядом, спала. А я начала постепенно возвращаться.

И на пятый день открыла глаза.

М-да, новогодние праздники у меня в этом году получились довольно своеобразными. Что-то похожее было лишь три года назад, когда я вместе с несколькими девчушками стала лотами на рождественском аукционе в одном премерзейшем отельчике в Таиланде. От весьма печальной участи нас тогда спасло, если можно так сказать, то самое разрушительное цунами Юго-Восточной Азии.

Но тогда я все-таки успела вернуться до тридцать первого декабря, и Новый год мы с Лешкой встречали вместе. И это был самый лучший Новый год в моей жизни…

А в этот раз я побила собственный рекорд. Избитый рекорд забился в угол и обиженно всхлипывал, я же, обнаглев окончательно, Рождество встретила в обнимку с аппаратом искусственной вентиляции легких, а Новый год собиралась встречать все еще в лежачем положении. Правда, дышала уже сама, говорила сама и даже могла дочку держать на руках, правда недолго.

Саша постаралась максимально сделать все возможное, чтобы встреча Нового года прошла хоть чуть-чуть празднично.

Меня уже перевели из реанимационной палаты в обычную, где все было гораздо демократичнее. Поэтому подруге и разрешили украсить помещение и даже накрыть стол, причем накрыть не только скатертью, но и тарелками, бокалами, шампанским и разными вкусностями.

И помещение превратилось в жилую комнату. Почти превратилось, от капельницы и пульсометра никуда не денешься. Но в целом получилось очень славно: пушистая елочка пахла хвоей, горделиво качая на лапах шарики, сосульки, колокольчики и прочую красоту. Стены увивали блестящие гирлянды и мишура. А еще в комнате появилась настоящая упряжка Санта-Клауса: олени во главе с Рудольфом и сани. В сани была вмонтирована детская кроватка для Ники Алексеевны. Всю эту красоту принес и установил Винсент.

Я решила назвать дочь Никой, в честь богини победы, ведь моя малышка своим рождением смогла победить обстоятельства, смогла уцелеть. И пусть побеждает всегда.

Надолго со мной в палате дочу пока не оставляли, я пока была слишком слаба, но приносили все чаще, и этих моментов мы ждали с нетерпением. Говорю «мы», потому что Ника радовалась нашим встречам не меньше меня. И пусть мне никто не хотел верить, пусть медсестра, приносившая малышку, снисходительно улыбалась в ответ на мои восторги, пусть. Но не меньше трех раз в день мы с дочкой минут по тридцать-сорок наслаждались обществом друг друга. Ника теперь никогда не спала, когда ее приносили. Она радостно размахивала ручками, пускала пузыри и по-голубиному гулькала.

Тридцать первого декабря моей дочке исполнилось десять дней. По случаю праздника ее нарядили в крохотную копию наряда Санта-Клауса: белый комбинезон, красную курточку с опушкой, красные носочки-сапожки и красный же колпачок с белой окантовкой и уложили в кроватку-сани. Счастью ребеныша не было предела, она что-то возбужденно вскрикивала и улыбалась.

Вместе с нами Новый год разрешили встречать только двоим: Саше и Винсенту. Фрау Мюллер не пустили, Мая, увы, тоже.

А мой пес тосковал, страшно тосковал. Саша говорила, что он целыми днями лежит в гостиной у того места, где я упала. В первые дни, когда я была на грани жизни и смерти, пес ничего не ел и не пил. И почти не двигался. Выходил один раз в день во двор, а потом опять возвращался на то же место. Он отощал, шерсть свалялась, даже фрау Мюллер, всегда недолюбливавшая пса, от жалости плакала. Говорят, плакал и Май. Он лежал, положив морду на вытянутые лапы, и шерсть возле глаз была мокрой.

И только тогда, когда неотлучно находившаяся в клинике Саша вернулась домой отдохнуть, пес, увидев ее, встал и, шатаясь, побрел на кухню, где впервые за все время попил воды и съел немного мяса.

С тех пор Май стал постепенно оживать, начал гулять во дворе подольше, есть и пить. Но по-прежнему возвращался в гостиную. Только теперь он притащил туда трубку радиотелефона и положил рядом с собой, потому что оттуда пес мог слышать мой голос. И не только мой.

Как только мне разрешили пользоваться мобильным телефоном, я обзвонила всех своих друзей, чтобы поделиться с ними радостью. Им совершенно необязательно было знать, что предшествовало этой радости, но появления на свет моей малышки с нетерпением ждали в Москве и в Швейцарии. В Москве – Алина, Артур, Инга (она же Кузнечик), Сергей Львович и Ирина Ильинична Левандовские, Виктор, бывший Лешкин администратор. В Швейцарии сходила с ума Таньский. Она еще злилась на меня за то, что я скрыла от нее свою беду, поэтому я спешила реабилитироваться.

А еще я несколько раз в день болтала с моим псом. Сашка говорила, что, стоило ей появиться на пороге дома, как из гостиной выходил Май с телефонной трубкой в зубах и таскался за ней, куда бы она ни пошла. До тех пор, пока Саша не забирала у него трубку и не набирала мой номер. Пес мог часами слушать меня, что бы я ни говорила.

Разумеется, часами я не болтала, но минут на двадцать меня хватало. А если звонок совпадал с визитами Ники Алексеевны, то беседа получалась более насыщенной. Я подносила трубку к малышке, и та гулькала прямо в микрофон.

Сашка рассказывала, что, услышав «разговор» Ники в первый раз, Май вздрогнул, насторожил уши и склонил голову набок, а потом, припав на передние лапы, оттопырил попу, завилял хвостом с бешеной скоростью и начал потешно поскуливать.

В общем, дома нас ждали с большим нетерпением. И это было здорово, вот только… Единственный в мире человек, которого я ждала и безумно хотела видеть, об этом не знал. Как не знал о рождении дочери. Как не знал больше ничего…

Говорить об этом я пока не хотела, не было сил. Сашка тоже не касалась событий того страшного вечера, хотя, думаю, она догадывалась о причинах происшедшего, ведь когда они вернулись и нашли меня, телевизор все еще работал. А для того, чтобы сложить два и два, большого ума не требуется.