Прощай, Византия! - Степанова Татьяна Юрьевна

Он вспомнил про Варвару Петровну. Да, конечно, она была сейчас в больнице. Мать, у которой убили сына. Мать, у которой от этого известия не выдержало сердце… Допрашивать ее в таком состоянии было жестоко, но…

«Она там одна, — рассуждал Колосов, спускаясь во двор главка, к машине. — Посещения там, в Склифосовского, кажется, во второй половине дня. Значит, встретимся мы без свидетелей из числа ее домашних. Я только спрошу ее, известно ли ей что-нибудь по интересующему нас вопросу. Если она будет не в состоянии говорить или просто откажется — ладно, пусть мне не повезет. Но вдруг мы все-таки поговорим? Вдруг ей известно что-то конкретное? Она столько лет провела в семье, сожительствовала с их отцом, имела от него двоих детей. Ее сын теперь убит, она должна, просто обязана желать, чтобы мы как можно скорее нашли его убийцу».

Так думал он по дороге в Институт Склифосовского, но все его расчеты и надежды в мгновение ока рухнули, когда в больничном коридоре кардиологического отделения у дверей одноместной коммерческой палаты, которую занимала Варвара Петровна после перевода из реанимации, он увидел целую семейную делегацию в составе Марка Гольдера, двух сестер — это были Ирина и Зоя — и долговязого подростка с соломенными волосами, в котором ясно узнавался вчерашний свидетель по делу — соученик Федора по колледжу. Фамилия подростка была Стулов, имя, кажется, Денис — вчера в ходе осмотра места убийства его допрашивали и следователь прокуратуры, и опера с Петровки, а сегодня — поди ж ты — он оказался здесь, вместе с Абакановыми в больнице.

— Вы? — увидев Колосова, удивленно воскликнул Марк Гольдер. — Вы что же, сюда? Зачем?

— Здравствуйте, майор Колосов, уголовный розыск области, отдел убийств. — Никита представился сестрам. — Марк Александрович, я сюда затем, что мне необходимо встретиться с Варварой Петровной, матерью Федора.

— К маме сейчас нельзя, у нее лечащий врач и профессор Марков, — с нескрываемой неприязнью выпалила одна из сестер, очень молоденькая, со светлыми волосами, стянутыми на затылке в тугой хвост. Никита понял, что это Ирина. Вторая, значит, была Зоя. Там, в Калмыкове, в первый свой приезд он видел их обеих, но не запомнил — в той-то кромешной суматохе, поднявшейся из-за мальчика на окне.

— Ничего, я подожду, — смиренно ответил он. Ирина явно хотела бросить ему еще что-то гневное, но тут из палаты вышли врачи. И Колосов сразу же взял инициативу в свои руки. Профессор Марков — пожилой, седовласый — на его просьбу побеседовать с больной коротко ответил: «Хорошо, только недолго». Колосов открыл дверь — девушки сунулись было за ним в палату, но он жестом попросил их обождать — айн момент.

Варвара Петровна лежала на кровати, на высоко приподнятых подушках. Она была очень бледна. Широко открытые глаза ее были устремлены в сторону окна. Рядом стояла капельница. Соединенная с капельницей игла была в вене Варвары Петровны — Колосов видел ее белую полную руку на одеяле с квадратиком пластыря.

Он назвал себя, но она тут же оборвала его:

— Что вам нужно?

— У меня к вам несколько вопросов, Варвара Петровна, если позволите…

— Если позволю? — Она обратила свой взгляд на него. — Я вас знаю. Вы приезжали к нам тогда, когда убили ее.., нашу бедную девочку. У вас тоже тогда были одни только вопросы. Вас приехало сорок человек в погонах. И вы все только спрашивали, но никто ничего не сделал. Палец о палец не ударил. Не спас моего сына. — Она с усилием приподнялась на локте. На бледных ее щеках зажглись пятна румянца. — Вы, который только сыплет вопросами и ни ., не делает, знаете вы, что такое потерять такого сына, как мой?!

— Варвара Петровна, успокойтесь. — Колосов видел, что у нее начинается истерика.

— Успокоиться мне? — Она дернулась, и от этого резкого движения игла выскочила из вены, и кровь из ранки брызнула вверх маленьким фонтаном. — Мальчишка, сопляк! И это твой совет?

Из капельницы сочился раствор, кровь пачкала одеяло, глаза Варвары Петровны горели ненавистью, пухлые пальцы судорожно царапали ткань. — Колосов понял, что сегодня здесь, в этой светлой стерильной коммерческой палате, разговор, ради которого он приехал, не состоится. Возможно, даже этот разговор с ней — этой женщиной, обезумевшей от горя и болезни, не состоится уже никогда.

— Я позову сестру, — сказал он.

В коридоре его ждали девушки и школяр Стулов.

— Сестру к вашей матери скорее! — крикнул Колосов, и Ирина, вонзая шпильки своих высоких замшевых сапожек в бельгийский пластик пола, побежала на пост.

— Что вы ей сказали? Почему Варвара Петровна так кричала? — испуганно спросила Зоя.

— А где же господин Гольдер? — не отвечая, осведомился Колосов. Потерпев жестокое фиаско, он пытался сделать вид, что, в общем-то, все нормально и ничего страшного не произошло.

— Он поехал в аптеку. Ей нужен препарат, которого здесь в больнице нет. Марк его достанет и привезет, — ответила Зоя.

Вернулась Ирина с медсестрой. Они вошли в палату.

— Я думал, что здесь больных посещают строго по часам, — заметил Колосов.

— Что? — Зоя прислушивалась к тому, что творилось там, за дверью. — А, да.., наверное… Но у нас тут знакомые врачи. Папа здесь лежал.

Колосов окинул ее взглядом. Девица Зоя… Та самая, с которой надо было встретиться и побеседовать еще после первого происшествия там, на Кукушкинском шоссе.

— Твоя фамилия Стулов? — Он повернулся к парню. — Вчера виделись. Ты, значит, с Федором дружил?

— Это Денис, Ирин друг, — сказала Зоя за Стулова.

— Вот что, друг, пойди погуляй минут десять, а? Сока внизу в киоске купи, минералки для больной. — Колосов показал ему глазами — линяй, пацан.

— Вы ведь Зоя, да? — спросил он девушку. — Я давно хотел встретиться с вами, Зоя.

— Со мной? Почему? — Она смотрела на него снизу вверх. Она была невысокой в отличие от рослой младшей сестры.

— Вот жаль, шурина вашего нет, Марка, а то бы при нем поговорили. — Колосов вздохнул. — Сбежал он, чуть меня увидел и сбежал, а жаль.

— Он не сбежал. Он поехал за лекарством. А вы что же.., у вас такой тон.., вы что же, его в чем-то подозреваете?

— Кого подозревают? Кто? — Из палаты вышла Ирина. — Маме укол сделали, она сказала, чтобы мы уходили, она хочет побыть одна. Я ей мобильный свой оставила. Кто кого здесь подозревает?

— Они. — Зоя кивнула на Колосова. — Представляешь, Марка!

— В чем? — Ирина подошла к Колосову вплотную. Она кусала губы.

— Не знаю. — Зоя подняла вверх ниточки тоненьких темных бровей, придав лицу своему выражение удивленное, надменное и презрительное.

— Никто никого ни в чем не подозревает, — сказал Колосов примирительно. — Девушки, вы что, белены объелись? Я приехал сюда к вашей матери, — он покосился на Ирину, — чтобы задать ей несколько вопросов. К сожалению, общение с правоохранительными органами ей сейчас по состоянию здоровья не на пользу. Может, у нас с вами выйдет разговор?

— О чем?

— Ну, например, о событиях в городе Волгограде. Такой реакции он не ожидал. Сестры замерли.

— Вы уже знаете про Волгоград? — сдавленно прошептала Зоя.

— Кое-что…

— Слава богу. — Она неожиданно всхлипнула. — Ирка, слышишь, они знают… А вы все дома мне твердили, что нам в жизни никто никогда не поверит!

— Так, девушки, теперь отвечайте только на мои вопросы. — Колосов решил выжимать эту семейную свидетельскую базу досуха. — Фамилия Мужайло вам знакома?

Зоя кивнула. Ирина смотрела на сестру.

— Когда-то давно, еще при Сталине, он работал у нашего деда, был у него в подчинении, потом его арестовали, и он сидел. Его дочь и ее семья жили в Волгограде. — Зоя говорила сбивчиво. — Иногда Ольга Афанасьевна, она уже очень пожилая была, звонила к нам в Москву, разговаривала с отцом. Он устраивал ее в госпиталь Бурденко на обследование, потом, кажется, помогал ее сыну — у нее ведь был взрослый сын… Что-то с банковским бизнесом связанное, но это надо вам спросить у Кости, он лучше знает. Иногда она звонила в слезах, когда по телевизору шли эти жуткие передачи…

— Какие еще передачи? — спросил Колосов.

— В которых по-всякому клеймили нашего деда Ираклия и ее отца Афанасия Петровича. — Голос Зои плаксиво дрожал. — Мы сами столько всего видели, слышали по телевизору о них ужасного. Как только их не называли — подонки, мерзавцы, палачи… Мы все очень переживали, особенно отец. Думаете, с чего он умер так рано? Дня не проходило, чтобы по какой-нибудь программе не полоскали нашу фамилию: генерал Абаканов, генерал Абаканов, и про Мужайло тоже ужас что говорили. Ведь это же просто пытка! Постоянная, изощренная пытка. Я понимаю, отчего дочь Сталина сбежала в Америку. Это же невозможно выносить — каждый день… Все эти сплетни, эти передачи, эти фильмы… Между прочим, дочь Пиночета тоже сбежала в Америку — и опять же мне ясно, почему. А одни наши хорошие знакомые — внуки одного генерала, он при Сталине когда-то возглавлял строительство Беломорканала, все здесь бросили и перебрались в Израиль. Там они могут жить, а здесь.., здесь таким, как мы, невозможно становится жить. Они выживают нас, убивают, уничтожают!