Улыбка химеры - Степанова Татьяна Юрьевна

— Про все. Про то, какой он. Хочешь, прочту?

— Прочти, — кивнула Катя (все же стихи лучше прыжка в воду с моста).

— Сейчас... Вспомню. — Эгле глубоко вздохнула. — Вот я ему недавно написала... Погляди — красив и строен темноглазый смуглый горец. Черный жемчуг средь сокровищ, бриллиант среди рубинов, золотой орел небесный в стае вспугнутых ворон. Вот он едет по дороге, — тут голос Эгле дрогнул, — конь ступает легче ветра впереди точеной тени. Тонкий силуэт на солнце точно вырезан навеки и оттиснут в моем сердце Сулеймановой печатью. Как его могу забыть?

И Катя подумала: слышал бы Никита, как задержанного, водворенного в скарабеевский изолятор Газарова-Алигарха эта нежная, хрупкая, пьяная блондиночка именует «бриллиантом» и «золотым орлом небесным». Какие разные слова есть для одного и того же человека! У Колосова — фигурант, подозреваемый. У влюбленной Эгле — «черный жемчуг». Как к этому относиться? С усмешкой, с печалью, с юмором, завистью, грустью? Как?

— Здорово. — Теперь Эгле всхлипнула. — Я никто. Ноль. А раньше балетом занималась, танцевала. И здесь тоже. Давно. Теперь разучилась.

— И что же сейчас делаешь?

— Ничего, просто живу. Ни гроша нет своего. У Георгия тоже, да еще он играет. Так, когда выиграет — живем: пьем-едим, барахло покупаем. Если проигрывает, а это почти всегда... Ну, что делать, приходится клянчить у людей.

— То есть как клянчить? Эгле горько хмыкнула.

— Очень просто. Человек один есть. Хороший. Очень хороший. Старше меня. Несчастный он. Помогает мне всегда, когда трудно. Всегда. В общем, это та же милостыня, но... А что делать? Жить надо. Как" ты сказала про чемодан? И бросить жалко и...

— Нести тяжело, — повторила Катя, — это верно. Ей очень хотелось спросить: что это за человек, что помогает Эгле? Не Салютов ли, часом? Но она не представляла себе, как это сделать, не вызвав ненужных подозрений.

— Прочти еще раз стихи, — сказала она (авось, пока Эгле читает, нужная комбинация фраз сложится). — Про горца. Он что, правда горец у тебя?

— Из Владикавказа. Давно уже в Москве, учился здесь. Если бы ты его только видела...

— Красивый парень?

— Для меня самый-самый. Никто, кроме него, понимаешь? Я ребенка от него хочу. — Эгле отодвинула пустой стакан. — И чтобы была точная копия отца — линия к линии.

— Точная копия? — Катя улыбнулась. — Ну прочти.

Но повторить своего «горца» Эгле не успела. Тень легла на столик. Катя подняла голову — два незнакомых парня. Один высокий, крепкий, довольно приятный, если бы не перебитый нос. Второй — ниже ростом, худой, бледный и на вид гораздо моложе. Высокий одет в рокерскую куртку на заклепках. Его спутник — в дорогое коричневое пальто из ламы с роскошным меховым воротником, которое, увы, смотрится на его субтильной фигуре как прадедушкин сюртук.

— Привет, — поздоровался высокий, — ты вот где, оказывается. Э, да ты, Эгле, хороша уже. А это кто с тобой — подружка?

— Отстаньте все, оставьте нас в покое, — забормотала Эгле.

— Пьяная в стельку, — сообщил высокий своему спутнику, словно тот был слепой и сам не видел, в каком состоянии Таураге.

Катя смотрела на них: кто такие? Вроде по виду — богатенький мальчик-буратинка и его личный шофер-телохранитель. Кто они? Знакомые Эгле? Или же... судя по описанию Колосова, это...

— Филипп... Я не знаю, что делать, куда мне идти, к кому обратиться.

Эгле словно очнулась от забытья, узнала стоящих перед ней парней. Обращалась она к тому, кто был в пальто. Катя поняла, кто они такие.

— Если можешь, помоги... Он тебя отблагодарит. Он же ни в чем не виноват.

— Я бы рад, но что я могу сделать? — тихо сказал Филипп Салютов. — Эгле, я бы рад.

Она смотрела на него, смотрела, потом махнула рукой и едва не упала, потеряв равновесие.

— Надо ее домой отвезти, — сказал Филипп своему спутнику (Катя помнила, что Колосов знал его только по прозвищу Легионер).

Тот наклонился к девушке:

— Пошли, Эгле, вставай, обопрись на меня. Я ей тачку сейчас поймаю, — сказал он Филиппу, — не бросать же ее здесь такую...

— Медузу, — кивнул Филипп и вдруг сказал Кате:

— Ну, а ты что так на меня уставилась, детка?

— Воротник тебе мал, не по росту, — фыркнула Катя, — еще пусть в ателье меха добавят. — Она взяла Эгле за руку. — Пойдем, ну их.

Вдвоем с Легионером они вывели Эгле на улицу. Сразу же подкатил частник — по ночам они дежурили возле бара.

— Садись и ты, я плачу, — сказал Легионер.

— Обойдусь, — ответила Катя.

Он запихнул Эгле в машину, назвал адрес, дал водителю денег. Катя куталась в шубу. Стоять в одних туфлях на снегу было чертовски холодно!

— Если желаешь — пойдем потанцуем, — улыбнулся Легионер.

— Это с тобой, что ли? — Да.

— А студентика куда же денем?

— Это мой брат. Младший.

Катя подумала: говорит тоном Балды, предложившего чертенку «обогнать своего меньшего брата». Это была ложь, причем стандартная. Катя точно знала, что Филипп Салютов ему не брат. Легионер мог сказать — друг, приятель...

Она оглянулась: на углу соседнего дома маячила «девятка» Колосова. Там ее ждали с нетерпением. Идти сейчас на контакт с этим Легионером ей никто не разрешал. Не могли даже предвидеть, что он и Филипп Салютов приедут в этот бар сегодня вечером.

— Я не могу, поздно, мне нужно домой, — ответила она, — в другой раз, если хочешь. Ты ничего, симпатичный. Часто тут бываешь?

— Как дорога приведет. Может, тогда телефон дашь? Я запомню — на память не жалуюсь.

И Катя дала ему свой домашний телефон.Естественно, на всякий пожарный, ради интересов дела. Не давать же было рабочий, когда вся Москва знает, кому принадлежат первые три цифры, какой конторе!

— Я позвоню, — обещал Легионер.

Катя медленно пошла по скользкому обледенелому тротуару к машине. Он вернулся в бар. Больше они никогда не виделись. Катя впоследствии часто вспоминала эту встречу. Это был упущенный шанс.Хотя тогда она этого еще не знала.

Следующее утро для Колосова началось с совещания у начальства. На Никитский прибыли следователь Сокольников, куратор областной прокуратуры, начальники областного и столичного РУБОПа, начальник спецотдела "А" Геннадий Обухов, а также...

Представители Генеральной прокуратуры. Подобный сбор в стенах родного главка случался только по суперделам. Колосов понял: дело «Красного мака» к таковым наверху уже причислено.

И точно, на совещании обсуждался только один вопрос — ход расследования убийств в казино. И хотя все присутствующие высказывали свое мнение, складывалось впечатление, что и РУБОП, и Генпрокуратура очень многое недоговаривают. Когда настала его очередь докладывать, Колосов ознакомил присутствующих с «мерами оперативного плана, уже предпринятыми отделом убийств», и закончил свой отчет весьма пессимистическим прогнозом: если «Красный мак» лишат лицензии и ликвидируют, это «отбросит раскрытие дела далеко назад».

— Ну а вы что предлагаете? — недовольно спросил представитель Генпрокуратуры. — После двух убийств, совершенных в помещении казино, снова открыть этот притон?

— Не такой уж это и притон был, — возразил Колосов. — Да, я предлагаю все вернуть на исходную позицию. По моему личному мнению, это единственный способ держать в поле зрения весь подозреваемый нами контингент. К тому же, как мне кажется, положительно решив этот вопрос, мы получим весьма мощный инструмент давления на гражданина Салютова в оперативном плане и с огромной перспективой на будущее.

— С какой перспективой? — «наивно» спросил представитель Генпрокуратуры, переглянувшись с начальником столичного РУБОПа.

— С перспективой более тесного нашего сотрудничества и возможного объединения в одно производство дел по убийству в казино Салютова и на улице Серафимовича, 2, в доме на Набережной, — ответил Колосов и поймал одобрительный взгляд Обухова — молодцом, пусть эти москвичи не держат нас за подготовишек!

Москвичи озабоченно переглянулись, а затем, чуть поколебавшись и поломавшись для порядка, начальник столичного РУБОПа попросил после совещания задержаться и Колосова, и начальника спецотдела "А".

Материалы, с которыми он их ознакомил, непосредственно касались Тенгиза Миловадзе-Хванчкары. Никита и Обухов увидели видеосъемки негласного наблюдения за офисом Миловадзе и его особняком, кстати, тоже расположенным на Рублевке. Ознакомились они и с последними агентурными рапортами, и с материалами спецпроверок, и даже со справками из колоний строгого и общего режимов, где в недавнем своем прошлом парфюмерный король столицы и теневик игорного бизнеса Тенгиз Тариэлович Миловадзе мотал сроки от пяти до двенадцати лет.

Колосов читал все эти справки и рапорты и думал: если это все,что у них есть на этого Хванчкару, то это — мертвому припарки для раскрытия убийства в доме на Набережной. Характеристики с прежних мест лишения свободы к уголовному делу не пришьешь. Возможно, и правда, что информация, которой обладает Салютов, является на сегодняшний момент единственным связующим звеном между Хванчкарой и этим убийством.