Прощай, Византия! - Степанова Татьяна Юрьевна

— Как вы себя чувствуете? — спросила она Зою.

— Да ничего вроде. А вы-то у нас, доктор, вот попали в переделку. — Бледненькая Зоя явно храбрилась.

— Ну, мы к мальчику с Екатериной Сергеевной, — сказала Нина. — Чуть позже все обсудим, если не возражаете.

— Ой, что тут было, Катя! — Когда они поднялись наверх в детскую, Нина, дав себе волю, радостно, отчаянно затормошила подругу. — Наконец-то ты тут, у меня прямо камень с души свалился.

Домработница Клавдия принесла на руках Леву, закутанного в розовое махровое полотенце — его купали в ванной.

— Ну, как твои дела? — спросила его Катя.

Он не ответил. Она выпростала из-под полотенца его ручку, пожала. Ручка была слабенькой, влажной.

— У нас с ним все по-прежнему. — Нина приняла мальчика с рук домработницы. — Спасибо, идите. Никаких, Катя, перемен особых. Это только в кино показывают: добрая тетя, психолог лаской и терпением за два дня ставит больного малыша на ноги. Здесь будет долгий, очень долгий процесс. И потом, я не психолог, я самозванка. Сегодня, если и правда приедет его отец, мы с ним

Серьезно переговорим и на днях с его отцовского согласия повезем Леву в детский неврологический центр. Я тут этот вопрос обдумала на досуге, уже кое-кому звонила из папиных знакомых врачей, нам устроят дельную профессиональную консультацию. Больше откладывать это невозможно. Здесь мальчиком никто не занимается, всем ни до чего сейчас. Их можно, конечно, понять — такие несчастья, такие беды в семье одна за другой. И потом, они все ведь не родители ему — дяди, тетки, а такие ответственные вопросы должен решать отец.

— А ты знаешь, кто его отец? — спросила Катя.

— Я знаю только, что его зовут Марк. — При упоминании этого имени голос Нины дрогнул.

И тут внезапно Катя вспомнила, что говорил ей про отца Левы Никита. Боже… Фамилия Гольдер — Марк Гольдер звучала. И о шахматах тоже шла речь, о титуле гроссмейстера… Как же она могла забыть?! Ничего не сообщать Нине? Ведь Нина до сих пор не в курсе, что…

За окном послышался резкий автомобильный сигнал. «Как тогда», — подумала Катя.

— Нинуша, тебе надо знать одну важную вещь… — начала она осторожно.

— Какую? — Нина подошла с Левой на руках к окну. — Смотри, еще кого-то принесло следом за тобой. И тоже на желтом такси… Машину охрана встречает. Я не говорила тебе? Вчера вечером приехал Константин с женой, а за ними — целый джип с охранниками. Он нам за ужином сказал, что заключил с какой-то охранной фирмой договор. Вон, вон они идут — форма у всех черная… Ты только посмотри, Катя, как муравьи…

Катя подошла к окну. Увидела, как трое дюжих охранников, экипированных, как американские копы, энергичными жестами показывают, где остановиться желтому такси. Пассажир вылез из машины, но широкие спины охранников заслоняли его. Затем все скрылись в доме.

Пауза. Потом шум. Громкие мужские голоса. Разговор явно на повышенных тонах. — Я Леву одену, а ты пойди посмотри с лестницы, кто это приехал, — сказала Нина. — Может, это его отец?

Катя вышла в коридор. Этот дом. Он весь — от крыши до фундамента — пропитан бедой, как талой водой…

— Я хочу видеть своего сына. Я приехал за ним, — услышала она мужской голос из холла.

— Мало ли чего ты хочешь. Я лично тебя сюда не звал.

С лестницы Катя увидела в холле сбившуюся, как овечье стадо, группу охранников и домочадцев под предводительством Константина Абаканова — она узнала его. Он был в деловом костюме, при галстуке, он явно собирался куда-то уезжать, но его задержали. Он был красен от гнева, казалось, что гнев проступает алыми пятнами даже сквозь белесый ежик его модной короткой стрижки, маскирующей раннее облысение. В холле также были Зоя и Жека, но они испуганно молчали. А противоречил хозяину этого дома высокий нескладного вида незнакомец в твидовом пальто. Кате он напомнил Паганеля — только подзорной трубы не хватало. Но Паганель, кажется, и без нее прекрасно мог постоять за себя.

— Я приехал за своим сыном, — повторил незнакомец. Это, конечно же, был Марк Гольдер.

— Я тебе снова повторяю: этот вопрос мы будем обсуждать в суде, — отчеканил Константин.

— Что, как в Америке, при твоих и моих адвокатах? — «Паганель» сжал кулаки.

— Убирайся отсюда. — Константин кивнул охране.

— Костя, да ты что, подожди, нельзя же так с ним! — вскричала Зоя.

— Ты вообще молчи! Ты это все затеяла, ты ему позвонила. Назло мне. Интриганка!

— Костя, пожалуйста. — Жена попыталась утихомирить его, но и ей досталось.

— Не вмешивайся, когда я говорю с сестрой!

— Когда учишь нас всех жить! — крикнула Зоя. — А чему ты нас научил? Чему, скажи?

— А чему он вас научил? Он — этот ваш.., чистоплюй,

Интеллигент?! — прошипел Константин, кивая на Марка Гольдера. — Ты думаешь, чего он сюда приперся? Думаешь, дело в Левке? Он ему не нужен. Он был ему не нужен здоровый, думаешь, он будет нужен ему такой, как сейчас?!

— Я приехал предложить свою помощь, — сказал Гольдер.

— Ах, помощь? В чем? Ты можешь сделать так, чтобы нас перестали ненавидеть в этой стране? Не убивали, не стреляли в нас, не уничтожали? Не размазывали, как последнее дерьмо в этих подлых статьях, в этих паскудных передачах? Ты это можешь, да? Ты, тряпка, слюнтяй, не смог даже защитить свою жену, мою сестру, когда ее резал какой-то взбесившийся маньяк! И еще неизвестно, что вообще там тогда у вас произошло на этой твоей.., даче! Какова мера твоей вины, твоей ответственности перед нашей семьей за ее гибель. И после всего этого ты смеешь являться сюда без моего разрешения и заявлять: «Я забираю у вас сына»? — Константин бешено топнул ногой (ох, видела бы это Марья Антоновна Сквознякова, всегда упрекавшая его в излишней мягкотелости!). — А ты знаешь, что говорила мне сестра? Она сто раз повторяла, что никогда, ты слышишь, никогда, ни за что не отдаст тебе Левку. Это было ее желанием, ее завещанием мне, всем нам. И в память о ней я сделаю все, чтобы все было так, как она хотела. Мы встретимся в суде, и ты этот суд проиграешь!

— А ты, Котька, до того суда не доживешь! — крикнул Марк Гольдер и с самым решительным видом попер на разгневанного брата своей покойной жены.

Кто сказал, что шахматные гроссмейстеры не умеют драться? Очень даже умеют, особенно когда силы не равны, когда один против всех, когда все на одного.

Такого Катя увидеть в этом доме не ожидала. Шахматный гроссмейстер, возможно, даже будущий чемпион мира, съездил внука грозного генерала Абаканова по багровой от гнева перекошенной физиономии. Тот в ответ размахнулся, промахнулся, крикнул охране, та резв овмешалась и — пошло-поехало, только искры полетели в разные стороны. Треснула ткань, в драке Гольдеру оторвали с «мясом» рукав его твидового пальто.

— Прекратите, что вы делаете! — взывала к коллективному разуму Катя с лестницы. Ей жалобно вторила беременная Снегурка-Жека. Зоя сползала по стене на пол, истерически-заливисто хохоча. Из кабинета на шум выскочил, как ошпаренный, Павел — вид у него был заспанный, темные волосы всклокочены, видимо, он спал.

— Ой, а что тут творится?

Это, конечно же, спросила Нина. С одетым Левой на руках она, как тихий любопытный ангел, выплыла из детской на лестницу. И.., увидела Марка Гольдера.

— Что тут творится, господи?!

От ее крика все замерли. Марк Гольдер, которого охранники под руки тащили к дверям, обернулся и.., тоже увидел ее — со своим сыном на руках.

Так впервые зрят воочию призраков, в которых не верят. Так видят миражи в пустыне. Так впиваются жадным взглядом в алые паруса на горизонте вместо траурных, черных…

— Вы?!!

«Сейчас он ее выдаст. Мамочка моя! И вся наша операция провалится. Никиту удар хватит. И меня тоже. Нет, ни за что! Я здесь, и я этого не допущу». Катя ринулась по лестнице вниз.

— Молчать! Прекратить скандал немедленно! — крикнула она самым настоящим, как ей в тот миг казалось, командирским тоном главврача. — Что вы себе позволяете в присутствии ребенка? Неудивительно, что его психика в таком плачевном состоянии! — Она, боясь оглянуться наверх, на замершую в ступоре Нину, летела прямиком к Гольдеру, отпихнула охранников. — Отпустите его. Это что еще за обращение? Он же отец ребенка, он приехал сюда по нашему вызову. Или вы что, хотите, чтобы мы с Ниной Георгиевной обратились в комиссию по делам несовершеннолетних, в милицию, в прокуратуру, поставили вопрос об опекунстве?!

Криком своим она не думала напугать их, просто затыкала им всем рот. Схватила ошеломленного, избитого, расхристанного Гольдера за руку, потащила его на улицу.

— Я должна с вами поговорить. Вы отец мальчика. У нас с вами много тем найдется для обсуждения.

Охранники остались в доме. Домочадцы тоже. И Нина.

— Марк, пожалуйста, выслушайте меня, — тихо, уже совсем другим тоном сказала Катя, едва не задохнувшись от холодного ноябрьского воздуха. — Только, пожалуйста, не перебивайте!