ПРЕДАТЕЛЬ ПАМЯТИ - Джордж Элизабет

Ага, как же, кипятилась Либби. Нужно не змеев Гидеоновых ломать, а кое-что другое!

В ее разгоряченном воображении Ричард продолжал убеждать Гидеона в правильности своих действий: «Я соглашался принимать это в качестве твоего хобби, Гидеон, но теперь такое времяпрепровождение недопустимо. Мы должны поставить тебя на ноги. Мы должны вернуть тебя к музыке. У тебя запланированы концерты, тебя ждут на звукозапись, тебя ждет публика!»

«Отвали, — мысленно отвечала Либби Ричарду. — У него своя жизнь. У него хорошая, интересная жизнь. Почему бы тебе тоже не заняться своей жизнью, а, Ричард?»

Мысль о том, что у нее сейчас может появиться шанс вызвать Ричарда на бой на самом деле — вживую сказать ему все, что она думает, пока нет рядом Гидеона, способного помешать ей, — придала Либби новый заряд энергии, и она чуть ли не бегом преодолела последние метры. Постучавшись в раскрытую дверь, она вошла внутрь.

И увидела Гидеона, одного, без Ричарда. Он сидел за самодельным столом для рисования, к которому был прикреплен большой лист бумаги. Гидеон напряженно всматривался в него, будто надеялся не только увидеть, но и услышать что-то важное.

Либби окликнула его:

— Гид, привет! Я увидела, что горит свет…

Гидеон никак не показал, что слышит ее. Его взгляд не отрывался от листа бумаги. Единственной переменой в нем стало то, что теперь он прищурился, вглядываясь.

— Я стучалась к тебе. И звонила. Заметила твою машину на площади, поэтому решила, что ты дома. А потом увидела, что здесь горит свет…

Ее слова, поначалу торопливые и громкие, постепенно стихли, завяли, как растение от недостатка влаги.

— Ты рано сегодня вернулась с работы, — наконец заговорил Гидеон.

— Да, я лучше спланировала маршрут, так что не пришлось ездить дважды в одну сторону.

Либби удивилась, как легко сорвалась с ее губ эта ложь. Очевидно, общение с Роком не проходило бесследно.

— Странно, что твой муж не возражал, чтобы ты уехала до конца дня.

— Да он не знает, а я-то уж не стала ему говорить, что все сделала.

Она поежилась. На полу рядом с Гидеоном стоял маленький электрический обогреватель, но он не был включен.

— Как ты тут сидишь без куртки, без свитера? Тебе что, не холодно? — спросила она.

— Не знаю. Не замечал.

— Давно тут прозябаешь?

— Час, два, а может, три.

— А что рисуешь? Нового змея?

— Хотел придумать что-нибудь, чтобы взлетело выше всех.

— О, классно. — Она подошла и встала у него за спиной, горя желанием увидеть новый проект. — Ты делаешь змеев почти как профи. Ни у кого я не видела таких хороших змеев, Гид. Они просто невероятные. Они…

То, что она увидела на бумаге, заставило ее замолчать. Результатом сидения Гидеона в сарае стало бесформенное нагромождение размазанных пятен, оставшихся от ластика. Похоже, что Гидеон рисовал линию и тут же стирал ее, рисовал другую и снова стирал, так что в некоторых местах бумага была протерта насквозь.

Гидеон обернулся, когда Либби еще не закончила фразу. Обернулся так быстро, что она не успела изменить выражение лица.

— Видишь, я и это разучился делать, — сказал он.

— Нет, не разучился, — попыталась возразить она. — Не говори ерунды. Ты просто… устал, или у тебя блок, или еще что-то. Это ведь творческая вещь. Рисовать змеев — это творчество. А любое творчество иногда застревает, что ли, а потом снова свободно идет…

Он видел ее лицо и прочитал на нем то, что Либби не сказала словами. Он покачал головой. Либби заметила, что выглядит Гидеон хуже, чем когда-либо за все то время, что он перестал играть. Он выглядел даже хуже, чем прошлым вечером, когда пришел к ней, чтобы рассказать о смерти матери. Его светлые волосы грязными прядками прилипли к голове, глаза провалились, а губы потрескались так, что казалось, будто они покрыты чешуей. «Черт, да чего он впадает в крайности? — думала Либби. — Он не видел свою мать уже сто лет, и они не были так уж близки, пока она была жива. Во всяком случае, с отцом у них гораздо более тесные отношения. Так чего он?»

Гидеон сказал, будто прочитав ее мысли и желая объяснить ей, что с ним:

— Я видел ее, Либби.

— Кого?

— Ее. Я видел ее, но забыл об этом.

— Свою маму? — спросила Либби. — Ты видел свою маму? Не понимаю, как я мог забыть такое. Не знаю, каковы механизмы человеческой памяти, но я просто забыл.

Его глаза были обращены на Либби, но она понимала, что он ее не видит, он и разговаривал как будто со своим внутренним «я», а не с ней. Его переполняло такое отвращение к себе, что Либби бросилась защищать его перед самим собой: