Спаситель - Несбё Ю

Эуне пожал плечами:

— Все-таки можно подумать на злобного профессионального киллера.

— У профессионалов, как правило, есть метод, на который они полагаются. До сих пор Христо Станкич стрелял в своих жертв.

— Может, у него в ходу не один способ, — сказала Беата. — Или, может, жертва ненароком застала его в квартире.

— А стрелять он не стал, чтобы не будоражить соседей, — вставила Маргарет.

Трое остальных обернулись к ней.

Она испуганно улыбнулась:

— В смысле… может, ему требовалось время, чтобы тихо-мирно побыть в квартире. Может, он что-то искал.

Харри заметил, что Беата быстро задышала носом и еще больше побледнела.

— Как тебе все это? — обратился он к Эуне.

— В точности как психология, — ответил тот. — Масса вопросов. А в ответ сплошь гипотезы.

Когда они вышли на улицу, Харри спросил у Беаты, что с ней случилось.

— Просто затошнило немного.

— Да? Болеть тебе сейчас воспрещается. Ясно?

В ответ она загадочно улыбнулась.

Проснувшись, он открыл глаза и увидел трепетные блики света на белом потолке. Все тело и голова болели, его знобило. Рот чем-то заткнут. А при попытке пошевелиться он обнаружил, что руки и ноги привязаны. Поднял голову. В зеркале у кровати, озаренном пламенем свечей, увидел, что раздет догола, а на голову нахлобучено что-то черное, вроде конской сбруи. Один ремешок шел поперек лица, во рту торчал черный шар кляпа. Запястья в наручниках, на ногах что-то наподобие черных манжетов. Он неотрывно смотрел в зеркало. На простыне между ног — шнурок, исчезающий между ягодицами. На животе что-то белое. Похоже, сперма. Он откинул голову на подушку, закрыл глаза. Хотел закричать, но сообразил, что кляп задушит все попытки.

Из гостиной донесся голос:

— Алло! Полиция?

Полиция? Polizei? Police?

Он заметался на кровати, рванул руки к себе и охнул от боли, когда наручники до крови врезались в кожу. Повернул запястья, ухватил пальцами цепочку, соединяющую браслеты. Сталь наручников. Арматурная сталь. Отец говорил, что стройматериалы почти всегда производятся так, чтобы выдерживать нагрузку в одном определенном направлении, и что в искусстве скручивать арматуру главное — знать, в каком направлении она окажет минимальное сопротивление. Цепочка меж браслетами не рассчитана на то, что их будут дергать в стороны, на разрыв.

Телефонный разговор в гостиной продолжался недолго, снова настала тишина.

Он приложил место крепления цепочки с наручником к кроватной решетке, но дергать не стал, начал проворачивать. Через четверть часа цепочка провертела щель и застряла. Он попробовал продолжить, увы, безуспешно. Попробовал еще раз, но руки только скользили по железу.

— Алло? — послышалось из гостиной.

Он глубоко вздохнул. Закрыл глаза и на фоне пучков арматуры на стройке увидел отца в рубахе с коротким рукавом, с сильными мускулистыми предплечьями; отец шепнул: «Отбрось сомнения. Напряги волю. У железа воли нет, поэтому оно всегда проигрывает».

Туре Бьёрген нетерпеливо барабанил пальцами по зеркалу в стиле рококо, декорированному жемчужно-серым муслином. Владелец антикварного магазина говорил, что вообще-то рококо слово уничижительное, производное от французского rocaille, сиречь гротеск. Задним числом Туре уразумел, что именно это перевесило чашу весов и заставило его взять кредит и выложить двенадцать тысяч крон за это зеркало.

Центральный коммутатор полиции пытался связать его с убойным отделом, но там никто не отвечал, и теперь они пробовали связаться с оперчастью уголовной полиции.

Из спальни доносился шум. Скрежет цепочки по решетке кровати. Похоже, стесолид все же не слишком действенное снотворное.

— Оперчасть. — Спокойный негромкий голос.

Туре невольно вздрогнул.

— Да… я насчет вознаграждения… за… э-э… того киллера, который застрелил парня из Армии спасения.

— С кем я говорю и откуда вы звоните?

— Туре. Из Осло.

— А точнее?

Туре сглотнул. По вполне обоснованным причинам он пользовался правом скрывать свой номер и знал, что сейчас на дисплее оперчасти высветилось: «номер не опознан».

— Я могу вам помочь. — Голос у Туре чуть не сорвался на фальцет.

— Сперва мне надо знать…

— Он здесь. Скован по рукам и ногам.

— Вы кого-то сковали? Так?

— Он же киллер, убийца. Он опасен, я сам видел его в ресторане, с пистолетом. Его зовут Христо Станкич. Я видел это имя в газете.

Мгновение на другом конце линии царила тишина. Потом голос раздался снова, по-прежнему негромкий, но уже чуть менее бесстрастный:

— Спокойно. Расскажите, кто вы и где находитесь, мы немедля приедем.

— А как насчет вознаграждения?

— Если в итоге будет схвачен искомый подозреваемый, я подтвержу, что вы оказали нам помощь.

— И мне сразу выплатят вознаграждение?

— Да.

Туре задумался. О Кейптауне. О святочных гномах под палящим солнцем. В телефоне что-то скрипнуло. Он набрал воздуху, собираясь ответить, и тут бросил взгляд в свое дорогущее зеркало. В тот же миг он понял разом три вещи. Что скрипело не в телефоне. Что высококачественных наручников в наборе для начинающих за 599 крон по почте не получишь. И что с большой вероятностью свое последнее Рождество он уже отпраздновал.

— Алло? — послышалось в телефоне.

Туре Бьёрген и рад был ответить, но тонкий нейлоновый шнурок с блестящими шариками, так похожий на елочное украшение, перекрыл доступ воздуху, необходимому для работы голосовых связок.

Четыре человека сидели в машине, которая ехала сквозь тьму и метель по дороге, окаймленной высокими сугробами.

— Эстгор вон там, левее, — сказал Юн. Он сидел сзади, обнимая за талию перепуганную Tea.

Халворсен свернул на проселок. Харри смотрел на разбросанные тут и там усадьбы, светящиеся огнями то на взгорках, словно маяки, то в рощах.

Когда Харри сказал, что Робертова квартира уже не годится как надежное укрытие, Юн сам предложил Эстгор. И настоял, чтобы Tea поехала вместе с ним.

Халворсен зарулил во двор между белым жилым домом и красным сенным сараем.

— Мы позвоним соседу, попросим его приехать на тракторе и немного расчистить снег, — сказал Юн, когда они, утопая в свежих сугробах, шли к дому.

— Ни в коем случае, — отрезал Харри. — Никто не должен знать, что вы здесь. Даже в полиции.

Юн подошел к стене дома возле крыльца, отсчитал пять досок вбок, сунул руку в снег и под дощатую обшивку.

— Вот он. — В руке он держал ключ.

В доме, казалось, было еще холоднее, чем снаружи, крашеные деревянные стены заледенели, и голоса отдавались гулким эхом. Они потопали ногами, стряхивая снег с обуви, и прошли в большую кухню с деревянным обеденным столом, буфетом, лавкой и плитой в углу

— Я затоплю, — сказал Юн, выдохнув облако морозного пара, потер руки. — Под лавкой есть дрова, но надо бы принести побольше из сарая.

— Могу сходить, — вызвался Халворсен.

— Проложите тропинку. На крыльце стоят две лопаты.

— Я с вами, — тихонько пробормотала Tea.

Снегопад резко прекратился, прояснилось. Харри курил у окна, глядя, как Халворсен и Tea в белом свете луны расчищают дорожку. В печи потрескивал огонь, Юн сидел на корточках, смотрел на языки пламени.

— Как ваша подруга отнеслась к истории с Рагнхильд Гильструп? — спросил Харри.

— Она меня простила. Ведь это было до нее.

Харри изучал свою сигарету.

— Все еще никаких соображений насчет того, что Рагнхильд Гильструп могла делать в вашей квартире?

Юн покачал головой.

— Не знаю, заметили вы или нет, — сказал Харри, — но нижний ящик вашего письменного стола был взломан. Что вы там держите?

Юн пожал плечами.

— Личные вещи. Письма в основном.

— Любовные? К примеру, от Рагнхильд?

Юн покраснел.

— Я… я не помню. Большую часть выбросил, хотя, возможно, сохранил одно или два. Но ящик был заперт.

— Чтобы Tea их не нашла, оставшись одна в квартире?

Юн медленно кивнул.

Харри вышел на крыльцо, напоследок затянулся сигаретой, бросил окурок в снег и достал мобильник. После третьего гудка Гуннар Хаген ответил.

— Я перевез Юна Карлсена в другое место, — сказал Харри.

— Уточните.

— Незачем.

— Пардон?

— Это место безопаснее прежнего. Халворсен останется здесь на ночь.

— Где, Холе?

— Здесь.

Слушая молчание в трубке, Харри догадывался, что будет. Наконец Хаген снова заговорил, тихо, но очень отчетливо:

— Холе, ваш начальник только что задал вам конкретный вопрос. Не отвечать — значит игнорировать приказ. Я ясно выражаюсь?