Пучина боли - Блант Джайлс

Перед ним посверкивала Темза: серебро, сплавленное с огнем в предвечерних солнечных лучах. Он слышал плеск воды, шелест ветерка в ветвях и мириады автомобильных звуков. Порой ему казалось, что до него доносится разговор, который идет где-то в нескольких кварталах отсюда. Кто-нибудь мог бы счесть это проявлением неприятного смятения чувств, но для Белла это был момент абсолютной, бритвенно-острой ясности.

Как раз в это мгновение он и понял, что средства терапии можно использовать совершенно по-новому — подобно скальпелю хирурга. Можно задавать все те же вопросы, все так же поднимать брови, выказывать глубочайшее сочувствие, давать «положительное подкрепление» и прочее. И при этом можно иногда чуть-чуть принажать, изменить угол всего на несколько градусов — и ты сумеешь направить пациента в иную сторону.

В следующий раз, когда Эдгар Вейл вышел из его кабинета, унося с собой рецепты на еще большее количество успокоительных, Белл громко провозгласил, обращаясь к своим стенам, уставленным полками с книгами:

— Убей себя и разделайся со всем этим, ты, жалкий человек, который только зря занимает пространство.

Эти слова, казалось, эхом отдались в пустой комнате, и Белл почувствовал легкое головокружение. Он засмеялся. Это же так просто; почему он не видел этого раньше? Он смеялся от удивления, от потрясения, от внезапного понимания, но еще и от чистой радости облегчения.

Поразительно, до чего это было легко. Выбираешь безнадежно несчастного пациента, за несколько сеансов добиваешься от него доверия и симпатии, затем прописываешь месячный курс снотворного. В ту пору в ходу были барбитураты. При правильном применении — стопроцентный летальный исход.

В некоторых случаях, как с Эдгаром Вейлом, когда пациента разъедала ненависть к самому себе, но все жизненные функции полностью сохранялись, следовало убедиться, что больной отмерит нужную дозу. Если принять слишком много (Белл знал это по опыту собственной матери), тебя вырвет, и ты, возможно, выживешь. А если слишком мало — просто проснешься с ощущением тяжкого похмелья.

В иных случаях, когда пациента терзала неясная тоска (так было с его отцом, которого она поглотила заживо), Беллу приходилось быть чуть более изобретательным. Он поступал так: назначал больному прием на понедельник или вторник и отправлял домой, выписав какой-нибудь из трицикликов — что-нибудь быстродействующее. К выходным пациент набирался энергии, чтобы поднять ружье, спрыгнуть с крыши, затянуть на шее петлю. Это было как запалить фитиль. Из первых двадцати самоубийств, проходивших под его присмотром, примерно половина осуществилась именно таким путем. Еще двадцать пять процентов больных (в том числе и Эдгар Вейл) предпочли успокаивающие. Остальных же заносило так далеко, что они в любом случае должны были рано или поздно свести счеты с жизнью. За них Белл не отвечал.

Но с фармацевтическим методом были свои сложности. Начать хотя бы с того очевидного факта, что метод был слишком прост. В общем-то всю работу выполняли лекарства; таким методом мог бы с успехом воспользоваться любой психиатр. Но это было и рискованно. Рекомендации принимать большие дозы седативных препаратов не очень-то хорошо смотрятся в истории болезни пациента, склонного к суициду, притом что эффект трицикликов («проснись и умри») широко известен. В Суиндоне у него были в связи с этим некоторые неприятности. И позже, в Манчестере, поползли слухи о возможном расследовании, но это относилось к уровню смертности среди его больных, а не собственно к тому, что он прописывал большие дозы препаратов. Так или иначе, Белл решил, что разумнее будет перебраться в Канаду. Он уже давно практически перестал обращаться к помощи химических средств: теперь он полагался исключительно на свой опыт психотерапевта.

31

Мелани Грин оставалось жить всего несколько недель: такова была профессиональная оценка доктора Белла. На сей раз она сделала домашнее задание, принеся три — надо же, целых три! — предсмертные записки. Не то чтобы они ему были так уж нужны. Если уж он не сумеет убедить несчастную девицу расстаться с жизнью, тогда ему пора снимать докторскую табличку с двери. Ошибок на сей раз быть не должно.

Она рассказала ему, как ездила к дому отчима, как планировала рассказать его новой жене о его сексуальных пристрастиях и как отказалась от этого, увидев девочку. У нее сдали нервы, что было типично для Мелани: не исключено, что это послужит для нее небольшим препятствием на пути к тому, чтобы достойно уйти. Но лишь небольшим.