Пучина боли - Блант Джайлс

— Не знаю, что мне делать, — говорит он. — Не знаю, куда обратиться с этой проблемой.

— Что ж, вы обратились сюда, — отвечает доктор Белл на экране. — Начало положено, не так ли?

— Да, но что-то я никак с этим не справлюсь. Прошло уже несколько месяцев, а мне не стало лучше.

Пересматривая эту сцену год спустя, доктор Белл кивнул в знак согласия. «Потому что ты и не хочешь улучшения, — негромко произнес он — не на экране, а вживую. — Ты просто не готов это признать».

В кабинете зазвонил телефон, и доктор Белл нажал на паузу. Он настроил автоответчик так, чтобы тот включался после первого гудка, так что он мог отслеживать сообщения. Он знал, кто это. Она уже звонила дважды, и второе послание было значительно более отчаянным, чем первое.

— Доктор Белл? Это Мелани. О господи, вы, наверное, в больнице или заняты с другим пациентом. Пожалуйста, перезвоните мне, как только это получите. Мне очень, очень плохо…

— Разумеется, тебе плохо, — произнес доктор Белл в пространство. — Тебе вечно плохо.

— Я боюсь, что на этот раз действительно могу это сделать. Я не могу перестать об этом думать.

Белл сцепил руки за головой и заявил, обращаясь к потолку:

— По-моему, имеет место реальное продвижение.

— Пожалуйста, перезвоните, как только вы это получите. Пожалуйста. Простите. Мне просто нужно… мне просто… Пожалуйста.

— «Пожалуйста-мне-просто, пожалуйста-мне-просто, пожалуйста-мне-просто…» — передразнил ее доктор Белл. — Дай-мне-дай-мне-дай-мне. Мне-мне-мне.

— Я опять увидела отчима, и в этом было что-то такое, из-за чего я словно перешагнула через край. Все стало такое черное. Абсолютно черное, я с трудом дышу. Пожалуйста, перезвоните, когда вы это получите.

Робкий щелчок: она положила трубку.

Белл откинулся на спинку кресла и нажал «Воспроизвести».

— С чем я не могу справиться, — говорит Кесвик, — так это с тем, какой я становлюсь беспомощный, когда дело доходит до этого. И все накатило так неожиданно. Понятно, в детстве я смотрел порножурналы, как и все. Смотрел их, пока учился в колледже, и немного после колледжа. Но журналы — это другое. В журналах все, в общем, нормально: взрослые женщины, взрослые мужики. Я же не кидался тогда искать то, на что смотрю теперь!

— Я вам верю, — откликается доктор Белл. — Есть люди, страдающие патологическим пристрастием к «И-Бэй»,^[54] к онлайновым магазинам, к виртуальным азартным играм, — люди, у которых не было проблем в этой сфере, пока в их жизнь не вошел интернет.

— Да, потому что раньше вам пришлось бы пуститься на всякие ухищрения, чтобы сделать что-нибудь такое. Посмотрим правде в глаза: раньше в Алгонкин-Бей трудно было стать покупателем, помешанным на шопинге. Что вы могли — скупить всю коллекцию лыжных брюк? То же и с азартными играми. У нас тут нет ни одного казино. Максимальный ущерб, какой вы могли бы себе причинить, — разориться на лотерее. Но это… Эта штука — непосредственно у меня дома. Как если бы шкафы у меня в спальне и в кабинете стали неисчерпаемым источником картинок.

— Это только картинки? — задает вопрос доктор Белл на экране.

— Что? — Кесвик смотрит на него ошалело, как будто доктор почему-то обратился к нему на языке фарси. — Ну да, я пальцем не трону ни одного ребенка. Раньше я вообще никогда не думал о детях в сексуальном плане. И я по-прежнему… ну, о тех детях, которых я встречаю на улице, я так не думаю. И я знаю, какой вред могут принести половые извращения. Я никогда не сделаю это с ребенком. Никогда.

— Что ж, давайте обсудим то, что вы действительно делаете.

— Смотрю на картинки. Вот и все. Добываю их на сайтах-файлообменниках.

— Вы когда-нибудь сами размещали какие-нибудь картинки?

— О господи, нет.

— Вы платите за картинки, на которые смотрите?

— Нет. И никогда не стану. Иначе это будет финансовая поддержка всего этого бизнеса.

— Хорошо. Тогда скажите, что же ужасного вы совершаете? Вы не растлевали детей. Вы не фотографировали детей. Вы не платили за то, чтобы кто-нибудь делал для вас такие фотографии. Вы никому их не посылали.

— Нет! Я всего лишь на них смотрел! Но это мерзко! Это мерзко! Я не должен на них смотреть! О господи, как мне стыдно. Как стыдно.

Кесвик рыдает, слезы струятся у него по щекам. Он снимает очки и пытается положить их на стол, но роняет на пол. Он даже не пытается нагнуться, чтобы их подобрать, продолжая сидеть и плакать: мокрый, рыхлый ком.