Компания чужаков - Уилсон Роберт

В подвал ему не хотелось, вовсе нет. Выйти на воздух. Братец воздух. Вот что ему требовалось. Шнайдер кое-как натянул свою истерзанную одежду: пиджак с распоротыми швами, обувь с оторванными подошвами, пальто, в кармане которого лежала жившая теперь отдельной жизнью подкладка, а в другом кармане обнаружился тот самый конверт с личными вещами. Неторопливо застегивая браслет наручных часов, Шнайдер обдумывал следующий ход.

— Казенный автомобиль отвезет вас домой, — поставил точку Рифф.

— Вы предоставите мне свободу передвижения, чтобы я добыл вам информацию о Клеопатре? — предположил Шнайдер. — Я смогу выяснить. У меня есть контакты, которые помогут опознать Клеопатру, но я не стану подставлять свою сеть, работая под наблюдением.

— Я не выпущу вас из Восточного Берлина, что бы вы ни посулили мне, майор.

— Просто уберите свой «хвост».

— Я сниму наблюдение на сорок восемь часов. После этого вы должны будете отчитаться лично передо мной.

Его высадили возле квартала, в котором он жил. Было шесть часов вечера. Майор прошлепал в изувеченных ботинках по лестнице, нащупал в конверте ключ от входной двери. Жена и девочки сидели в гостиной, мирно играли в карты. Он сбросил ботинки, девочки кинулись к нему, и он разом прижал обеих к груди, почувствовал сквозь плотные шерстяные кофты их тоненькие ребра, поцеловал тугие гладкие щечки дочерей, которые любили его страшное лицо и не удивлялись отцовскому калечеству. Прижал дочек к себе и осторожно поставил их на пол. Елена, его русская жена, отправила девочек в детскую, усадила мужа за стол, поставила бутылку бренди и сварила кофе. Они сидели рядом, и оба курили. Курт рассказал Елене большую часть своего разговора с генералом Риффом, спросил, как обошлись с ней и с девочками. Нормально обошлись, ничего им не сделали, только велели подождать, а потом отвезли обратно домой. Он спросил, проводился ли в квартире обыск. Жена вручила ему снимок, на котором был запечатлен один угол гостиной. С помощью этих снимков сотрудники, проводившие обыск, возвращали потом все на место.

— Эту фотографию они обронили, по-видимому, — сказала она.

— Думаю, если б они хотели нас запугать, они бы оставили здесь разгром.

Елена, казалось, без слов понимала, что происходит. Она спокойно ушла на кухню и занялась ужином. Она всегда держалась очень спокойно — не от природной безмятежности, а скорее потому, что смиренно принимала государственную систему. Шнайдер тем временем, умывшись и переодевшись, уселся за рабочий стол и написал шифрованное сообщение. Затем поужинали всей семьей, уложили девочек спать. В десять вечера он ушел, и Елена не спрашивала, куда он идет. Она никогда не задавала вопросов. Тихонько сидела и смотрела по телевизору волейбол — в тот вечер играли женщины.

Шнайдер прошелся по Карл-Маркс-аллее, мимо Спортхалле, где играли в волейбол те самые женские команды, чью игру жена смотрела в этот час по телевизору. Он спустился на станцию метро «Штраусбергерплац», прошел ее насквозь и вышел с другого конца. Свернул направо на Лихтенбер-герштрассе, в сторону Народного парка Фридрихсхайн.

Он убедился: Рифф сдержал свое слово. «Хвоста» не было. Он задержался на Ленинплац возле нового памятника великому человеку, огляделся напоследок для пущей уверенности. Статуя ростом девятнадцать метров, вознесшаяся на фоне красного гранита, глядела в будущее, благосклонно улыбаясь приугрюмившемуся городу. Шнайдер прошел через площадь в темный, накрытый снегом парк, оставил записку в тайнике и пешком вернулся домой.

Елена уже спала. Она и ночью оставляла дверь спальни приоткрытой, на случай, если девочкам вдруг что-то понадобится. Муж присмотрелся к лицу спящей: спокойное, мирное лицо человека, не задающего вопросов. Он призадумался: есть ли у нее какой-то уголок души, о котором он ничего не знает, убежище, где она живет собственной жизнью? Почем знать? Елена либо хлопотала вокруг него и девочек, либо замирала, словно впадая в ступор. Сидела, уставясь в телевизор, пока не замерцает пустой экран. Ей было все равно, что смотреть: как первый секретарь Ульбрихт помпезной речью доводит до судорог иностранную делегацию или бобслей — парный и вчетвером. Брежнев принимает парад на Красной площади, а потом лыжный кросс. Никогда ей ничего не прискучивало, но и особого интереса не замечалось, что бы ни показывали по телевизору. Газет она в руки не брала, книг тоже. Телевизор помогал ей заполнить паузы между часами домашней работы, когда она могла посвятить себя тем, кто был ей дорог.