Компания чужаков - Уилсон Роберт

Они вернулись в отель. Карл, измученный, уснул на спине, прижимая к груди шкатулку, и содержимое ларчика просачивалось в него, словно лекарство или наркотик. К вечеру он проснулся, и они пошли в ту самую ташка, где ели ланч. На этот раз Карл спросил вина и пива, отведал сыра и оливок. Он заказал свиные щеки и дочиста съел мясо вместе с хрустящей корочкой. Он выбрал десерт — пирожное с засахаренными сливами, запил его кофе, а потом заказал багасу, чтобы припомнить резкий вкус спирта и то, как обжигающий глоток утолял его жажду полвека тому назад, в пору войны. Говорил он по-прежнему мало, но глаза его теперь смотрели на Андреа, а не мимо, он вбирал ее в себя, как будто увидел впервые за этот месяц. И хотя брови по-прежнему нависали низко и сумрачно, его взгляд уже не казался взглядом затравленного зверя.

Слегка опьяневшие, поддерживая друг друга, они перебрались в небольшое кафе возле сада и заказали агуарденте вэлью, напиток крепкий, но более рафинированный, более подходящий для стариков. Карл поднял рюмку и выпил за Андреа.

— За то, что ты возвратила мне, — произнес он. — За то, что напомнила мне о самом главном.

— А дальше? — сурово переспросила она, хотя глаза ее лучились, согретые алкоголем.

Он помедлил, облизал губы:

— За то, что ты самое красивое создание на земле. Женщина, которую я любил всю мою жизнь.

— Еще, — потребовала она. — Сдается мне, я имею на это право. Расскажи мне, насколько сильно ты меня любишь. Вперед, Карл Фосс, физик из Гейдельберга. Насколько и как сильно? Я математик, я люблю числа.

— Я тебя люблю, — повторил он и задумался на целых тридцать секунд.

— Как прекрасно, что тебе так долго приходится подсчитывать.

— Я люблю тебя больше, чем молекул воды во всех морях и океанах.

— Неплохо, — кивнула она. — Их там немало, в Мировом океане. А теперь можешь поцеловать меня.

— Эта работа, — заговорил Карл (предварительно он безрассудно велел официанту оставить на столе всю бутылку агуарденте вэлью), — эта книга, которую я пишу, которая казалась мне важнее всего на свете — казалась до сегодняшнего дня, — я назвал ее «Евангелие лжи». Я хочу написать рассказ из первых рук о том, каково это — прожить всю жизнь шпионом, работая против того государства — тех государств, — которое платило мне за службу. Я думал, если написать, проступит какой-то смысл. Но мало этого, я замахивался еще и на серьезные разоблачения… собирался поведать миру о том, что весь послевоенный период, до тех самых пор, пока это вовсе не утратило смысл, русские имели своего человека на самом верху британской разведслужбы.

В семьдесят седьмом году я вышел в отставку, но сохранил за собой право пользоваться архивом Штази. К тому времени я успел уже похитить немало документов, я закопал их в саду той дачи, которую мы с Еленой снимали под Берлином. С тысяча девятьсот семьдесят седьмого по восемьдесят второй я только тем и занимался, что крал и складывал документы, с помощью которых мог бы доказать существование предателя, доказать, что этим предателем был один из пяти человек, возглавлявших британскую Интеллидженс сервис. В восемьдесят шестом, когда Елена заболела, мы с ней вернулись в Москву, и тут-то я нашел недостающий кусок головоломки. Я получил окончательное, личное подтверждение всему тому, что выяснилось из документов: я успел трижды побеседовать с Кимом Филби до его смерти в тысяча девятьсот восемьдесят восьмом году.

Работать в Москве было нелегко, — продолжал Карл, — Елена тяжело болела, потом заболел и я сам. У меня рак, в мои годы болезнь развивается медленно, однако врачи предупреждали, что возможно внезапное и быстрое ухудшение. Итак, мне предстояло осуществить важную миссию, поведать миру обо всем, что я знаю, и при этом я не знал, хватит ли мне на это времени.

Я считал своим долгом разоблачить предателя, потому что тем временем он получал ордена и звался «сэром». Мне казалось несправедливым, чтобы страна так чтила человека, который посылал своих соотечественников на смерть.

— Теперь что-то изменилось для тебя?

— Теперь, за последние два дня, я кое-что понял. То, что я считал наиболее важным, эта работа, которую я хотел оставить миру как политическое завещание, все это стоило не больше, чем всевозможная информация, разведданные, непрерывно поставляемые вождям, чтобы те могли принимать свои исторические решения. Пустышка, прах. Теперь, когда я это понял, вернее, когда ты помогла мне вспомнить, когда ты показала мне все это, когда я получил твой подарок… я счастлив, наконец.