Смерть на брудершафт (фильма 5-6) - Акунин Борис

– Не берусь говорить о других фронтах, ибо их не знаю, – сердито начал третий командующий.

Он вообще все время, с самого начала войны, пребывал в перманентном раздражении. Считал, что верховные начальники ведут войну неправильно (чтоб не сказать – бездарно). Надо поскорее браться за ум, иначе всё будет потеряно. Если Главсева можно было причислить к кутузовской школе военного искусства, то Главюгзап несомненно являлся убежденным последователем суворовской.

– Да, не берусь, – еще резче повторил он, готовясь сразу сказать главное. Тонкий ус, наполовину седой, подергивался на остром породистом лице. – Но Юго-Западный фронт, по моему убеждению, не только может, но и должен наступать. Полагаю, что у нас есть все шансы для успеха.

Эти слова он отчеканил со всей возможной отчетливостью, глядя только на государя. И умолк, ожидая вопросов.

Главштабу этот аристократ никогда не нравился. Вот и сейчас подчеркнутое апеллирование к монарху показалось председательствующему бестактным. И неумным. Ведь всем отлично известно, что истинным предводителем российских армий является не царь, а он, Главштаб, мнением которого его величество руководствуется во всех стратегических вопросах.

Этот заслуженный генерал действительно был опытным полководцем. Весь смысл его жизни заключался в службе. Он, беспородный солдатский сын, в эпоху невиданных испытаний оказался у руля многомиллионной армии – эта мысль, с которой он просыпался каждое утро, делала его счастливым и прибавляла сил.

– Должен вас предупредить, генерал, что подкреплений для вас взять неоткуда, – сухо сказал невзрачный, скуластый Главштаб красавцу Главюгзапу. – Вы, должно быть, отвлеклись и не слышали?

– Я не прошу подкреплений. Обойдусь тем, что есть.

Надменный «паж» (про себя Главштаб называл генерала именно так, ибо тот когда-то окончил Пажеский корпус) по-прежнему смотрел только на государя.

– И сколько же времени вам понадобится на подготовку?

– Шесть недель.

Двое остальных главкомов скептически переглянулись.

– Ну хорошо-с. – Главштаб, иной раз нарочно подчеркивавший плебейскую простоту своей речи словоерсами, подошел к карте. – На каком участке думаете сконцентрировать силы?

– Еще не решил. К тому же не думаю, что следует утомлять его величество и господ генералов техническими подробностями. Дело оперативное, внутрифронтового масштаба.

Устремленный прямо на царя немигающий взгляд становился неприличен. Все знали: государь не любит, когда на него пристально смотрят.

Сам император на Главюгзапа глаз не поднимал, но, разумеется, понимал смысл молчаливого вопроса. Колючий генерал ждал решения лично от венценосца.

Опыта в стратегических материях у царя было в сто, если не в тысячу раз меньше, чем у окружавших его военачальников. Он и по погонам получался всего лишь полковником. Поэтому при важных обсуждениях обычно молчал, внимательно выслушивая все точки зрения. Руководствоваться старался не столько рассудком, который может подвести, сколько сердцем, наитием – его величество искренне верил в мистическую силу Помазания Божия.

Наконец он поднял голову, испытующе посмотрел на Главюгзапа. Прислушался к внутреннему голосу.

Медленно кивнул.

– Хорошо. Действуйте.

Штаб Юго-Западного фронта. 10 апреля

Игривое апрельское солнце пускало зайчики по всем мало-мальски блестящим поверхностям: полированному столу, хрустальной чернильнице, стеклу на портрете государя императора. Это озорничало приоткрытое окно, откуда в комнату поддувало свежим ветерком. Он покачивал раму, непоседливые пятна яркого света заставляли Козловского жмуриться, мешали концентрации.

А разговор был совершенно исключительной важности. Главнокомандующий начал с того, что коротко и сухо выразил удовлетворение работой контрразведочного управления, однако прозвучало это совсем не поощрительно, а скорее угрожающе, ибо закончил свою преамбулу генерал словами: «Но для задачи, которую я перед вами поставлю, обычной старательности и исправности будет недостаточно».

Подполковник знал, о чем пойдет речь. О грядущем наступлении. После возвращения из Могилева главком неделю почти не выходил из кабинета, только адъютанты с воспаленными от бессонницы глазами бегали взад-вперед – то на телеграфный пункт, то к радистам. Его высокопревосходительство в одиночку колдовал над планом операции. Первый, кого он к себе вызвал после ворожбы, был начальник контрразведки. Едва войдя в кабинет, князь сразу поглядел на стену, где висела карта фронта, но сегодня она была задвинута шторками.