Танец меча - Емец Дмитрий

— Игорь! У него с собой топор! — по-птичьи крикнула Зозо, захлопывая дверь у него перед но­сом. — Говорила тебе: сделай шпингалет! — зашипе­ла Зозо на любимого мужа.

Ручка стала поворачиваться. Отец и мать Мефа держали, навалившись на дверь всем телом.

— Откройте! Я не могу войти! — сказал из кори­дора зомбированный голос.

— Сейчас, Эдичка! Сейчас, солнышко!

Ощущая себя сумасшедшей обезьяной с кокосо­вым орехом, Меф колотил шаром по батарее. Он на­конец нашел нечто, что не трескалось, как кафель. Батарея была старая, чугунная. После одного из уда­ров на шаре появилась маленькая выбоина.

Саблезубая блондинка забеспокоилась. Она от­крыла рот для призывного визга, и Меф убедился, что мать права. Такие зубы могли стать кошмаром любого стоматолога. Они были треугольные и с су­масшедшей скоростью скользили навстречу друг другу. Эде, стоявшему рядом на крыльце, пока что везло, что он призрак. А когда он перестанет им быть?

Самого визга Меф не услышал, но оригинал Эди в коридоре что-то учуял.

— Пустите меня к жене! Я хочу ее видеть! — крик­нул он.

— Сейчас, лапочка!.. А что, Иосиф Эрастович ушел? Ты топорик где оставил? — засюсюкала Зозо.

Оказалось, что топорик Эдя захватил с собой. Это стало ясно, когда его острый край просадил дверь в двух ладонях от прижатого к ней лба Иго­ря Буслаева. Эдя работал топором размеренно, как лесоруб. Дверь трещала и жалобно отплевывалась длинными щепками.

Меф продолжал колотить по батарее, однако сте­клянный шар демонстрировал прочность невероят­ную. Он больше не трескался, а лишь слегка мутнел. От него откалывались чешуйки стекла.

У Мефа мелькнула мысль, не материализовать ли меч, но он сообразил, что меч мрака против шара мрака едва ли будет полезен. К тому же существует риск, что меч атакует мать или убьет Эдьку.

Сосредоточенными усилиями Хаврону удалось выбить в двери брешь, достаточную, чтобы загля­нуть на кухню. Увидев, что Меф творит с его ша­ром, Эдя зарычал. Просунул в щель руку и, схватив за ворот Игоря Буслаева, стал бить его головой об дверь.

— Пусти к ней, пусти к ней, пусти к ней! — по­вторял он при каждом ударе.

Меф понял, что дальше тянуть нельзя. Драться с Эдей ему не хотелось. Он распахнул окно и высунул голову. Отсюда, с верхнего этажа, двор казался кро­шечным. Крыши машин, как почтовые марки.

— Нет! — заорал Эдя.

Отпустив ворот Буслаева-старшего, он всем те­лом врезался в дверь и прорвался на кухню. Меф разжал руку. Серебристая капля шара, уменьшаясь, полетела вниз. Момента, когда он врезался в ас­фальт, Меф не увидел, потому что вместе с отцом повис на плечах у рычащего Эди, который пытался выпрыгнуть за шаром в окно. Они сбили его на пол, и Меф уселся сверху.

«А если не лопнет?» — подумал он, но в этот мо­мент с улицы донесся хлопок, и сразу же Эдя пере­стал биться.

— Слез с меня быстро, салага! Скамейки в пар­ке! — сказал он обычным голосом.

— С тобой точно все в порядке? — недоверчиво спросил Меф, знавший, какими убедительными мо­гут казаться хитрящие психи.

— Со мной — да. Но с твоим носом будет нет, если не слезешь!

Меф слез, предварительно отобрав у него топо­рик. Хаврон хмуро одернул рваный свитер.

— Больные вы все какие-то! На людей кидаться! И что я вам сделал? Тихо-мирно пришел с работы! — пожаловался он.

— Да ты на ней уже неделю не… — начал растре­панный Буслаев-старший.

Зозо поспешно зажала ему рот ладошкой. Она первой сообразила, что Эдя ничего не помнит. Из его жизни аккуратными ножничками выстрижены десять дней. Вместе со всеми воспоминаниями.

Меф повернулся, собравшись уходить.

— Ты плохо выглядишь, Эдя! Выпей йоду! — по­советовал он.

* * *

Полоса счастья — обычно аванс. Полоса непри­ятностей — гонорар за все «хорошее», что мы когда-то кому-то сделали. У Эди после длительных гонора­ров, которые он себе выплатил стеклянным шаром, настала пора авансов. И главным его авансом стала Аня, причем при обстоятельствах почти романти­ческих…

Вообще, говоря глобально, Хаврон был романти­ком два раза в жизни — и оба раза с Аней.

Началось все просто. Эдя возвращался с рабо­ты, откуда его забыли выгнать, как до этого забыли оформить. В правом кармане у него лежали чаевые, довольно щедрые, а в левом — огромная, с два раз­бойничьих кулака, аргентинская котлета в капуст­ном листе, которая не понравилась клиенту, но очень понравилась самому Эде.

Время было недетское — около часа ночи. Ме­тро еще ходило. Машинисты откровенно зевали: их железным поездам хотелось в кроватки. Эдя шагнул на платформу своей любимой станции и сразу оказался в гуще событий.