Механизм жизни - Валентинов Андрей

Гамулецкий, облаченный в халат из бязи, выкрашенной синькой, вприпрыжку, как мальчишка, подскочил к приземистому шкафу со множеством ящичков. Что-то мурлыча себе под нос, он принялся выставлять на лабораторный стол склянки с грязно-белым содержимым. Энергия этого человека поражала. «Мафусаил, право слово! – невольно подумал датчанин. – После него хоть потоп…»^[18]

– …сей – три дня назад. А этому красавцу уже неделя…

Подвал, в котором они трудились, тянулся под всем домом Керстена на Почтамтской улице, где квартировал Гамулецкий. Большую часть подвала занимала механическая мастерская. Под химическую лабораторию фокусник отвел едва ли четверть помещения. Остальное пространство, отгороженное от лаборатории шкафами, занимали верстаки с разложенными на них деталями и заготовками, тиски и тисочки, станки сверлильные и шлифовальные с ножным приводом – и прочая машинерия.

Металл таинственно поблескивал из сумрака.

– Извольте сравнить!

Эрстед склонился над склянками. Каждая была аккуратно подписана: название вещества, дата и время получения. Не всякий химик датского Королевского общества мог похвалиться такой скрупулезностью! В первой хранился рассыпчатый порошок, чуть желтоватый, как цейлонский жемчуг. Порошок во второй склянке имел серый оттенок и выглядел комковатым. В третьей же лежала грязная «размазня».

Более всего она напоминала манную кашу, плохо сваренную на воде.

– Похоже, ксилоидин притягивает влагу из воздуха, – пожал плечами датчанин. – Свойство известное…

– И называется оно гигроскопичностью! Как же, знаем-с. Но что с этим прикажете делать, голубь вы мой? Ведь влага нейтрализует все горюче-взрывчатые свойства вещества. Позвольте крошечную демонстрацию. Малюсенькую, считай, детскую…

Разумеется, без «крошечной демонстрации» Гамулецкий, штукарь до мозга костей, обойтись никак не мог. На дальнем конце стола, водружен на чугунную треногу, лежал плоский кусок мрамора с отбитым краем. Судя по поверхности камня, изъязвленной кислотами и местами закопченной, «демонстрации» на нем производились с завидной регулярностью. Высыпав на мрамор чуточку порошка из первой склянки, Гамулецкий запалил от ближайшей свечи длинную лучину.

– Осторожно, Антон Маркович!

– Не извольте беспокоиться, милостивый государь мой! – Глазки старика задорно блеснули. – Не впервой!

Яркая вспышка озарила лабораторию. Порошок сгорел с легким хлопком, энергичнее, нежели горела бы аналогичная порция пороха. Зато дыма образовалось гораздо меньше.

– А вот так горит трехдневный…

Комковатый порошок злобно зашипел, стреляя искрами, и наконец вспыхнул. Эффект не шел ни в какое сравнение с начальной пробой. «Размазня» же гореть отказалась наотрез.

– Что скажете? В моем подвале сухо, образцы хранились в закрытых склянках. И тем не менее…

– Скажу, что в таком виде ксилоидин непригоден ни в качестве горной взрывчатки, ни для вашего иллюзиона. Возможно, причина повышенной гигроскопичности – в содержащихся примесях. Тут я вижу два пути решения проблемы. Первый: получить как можно более чистый препарат. И второй: напротив, значительно увеличить количество примесей. Фактически создать новый состав на основе ксилоидина.

– И какой из этих способов, по-вашему, более прост?

– Запачкать всегда легче, чем очистить, – датчанин усмехнулся. – Дайте-ка подумать…

Он прошелся по лаборатории. От движения воздуха пламя свечей заколебалось. По стенам метнулись тени – словно из небытия, желая помочь опытам, явилась целая свора призраков с дипломами. Когда Эрстед, задумавшись, сунулся в мастерскую, с высокого табурета орлом взлетел расторопный Никита, ожидая распоряжений. Но Гамулецкий из-за спины гостя махнул слуге рукой:

«Ничего не надо, сиди и жди!»

Сразу же фокусник замер вновь, сделавшись тише мыши. Недавняя шумная оживленность сгинула без следа. Ученый варяг пытается решить проблему? Отлично-с! Не будем мешать.

Быстрым шагом вернувшись к лабораторному столу, Эрстед ухватил склянку с наиболее сухим порошком. Поднес к глазам, сощурился, вглядываясь.

– У вас не найдется увеличительного стекла?

Гамулецкий звонко щелкнул пальцами. Менее чем через минуту Никита с поклоном вручил гостю тяжелую лупу – на длинной ручке, в черепаховой оправе. Датчанин высыпал щепоть порошка на чистое стекло, придвинул жирандоль – большой фигурный подсвечник – и погрузился в изучение.