Голодные игры. И вспыхнет пламя. Сойка-пересмешница - Коллинз Сьюзен

«Вы хоть представляете себе, как я вас ненавижу? – проносится у меня в голове. – Вас, посвятивших таланты и время Голодным играм?»

Пытаюсь поймать взгляд Плутарха Хевенсби, но тот будто бы намеренно избегает меня весь тренировочный период. Помню, как он приглашал на танец, как хвастал изображением пересмешницы на часах. А здесь – никакого внимания. Разумеется, я ведь – простой трибут, а это – главный распорядитель Игр. Такой могущественный, далекий, неуязвимый…

Внезапно я понимаю, что делать. Пожалуй, мне удастся переплюнуть выходку Пита. Бодро шагаю к секции по вязанию узлов и беру веревку. Руки с трудом подчиняются: я ведь не делала этого самостоятельно. Только наблюдала за Финником, а его ловкие пальцы двигались очень быстро. Минут через десять петля все же получается. Вытаскиваю на середину зала один из манекенов-мишеней и с помощью клеящих брусков подвешиваю его за шею. Для пущего эффекта не мешало бы связать руки за спиной, но время уже на исходе. Спешу в секцию маскировки, где морфлингисты устроили настоящий бедлам, и нахожу начатую банку с кроваво-красным ягодным соком. Вполне сгодится. Розоватая обивка манекена отлично впитывает яркую краску. Закрыв собой тело, аккуратно пишу на нем пару слов – и отступаю в сторону, чтобы насладиться выражением на лицах распорядителей в то время, как они прочитают знакомое имя:

СЕНЕКА КРЕЙН.

Эффект превосходит мои ожидания. Кто-то вскрикивает, другие роняют бокалы с вином, и те разлетаются по полу с музыкальным звоном. Двое раздумывают, не упасть ли в обморок. Все просто потрясены.

Свершилось: Плутарх Хевенсби обратил на меня внимание. Какой пристальный взгляд! Между пальцами растекается сок от персика, раздавленного в руке. Наконец главный распорядитель, откашлявшись, произносит:

– Можете идти, мисс Эвердин.

Отвечаю любезным кивком, разворачиваюсь, а напоследок, не удержавшись от соблазна, швыряю через плечо банку с ягодным соком. Слышно, как она ударяет по манекену, расплескивая остатки багровой жижи. Еще пара бокалов со звоном падает на пол. В щель между съезжающимися дверями лифта я успеваю заметить в зале окаменевшие фигуры распорядителей.

В голове проносится: «Ну что, удивила?»

Да, это был необдуманный и опасный шаг, и за него, без сомнения, десять раз придется платить. Но прямо сейчас мне так хорошо, аж мурашки по коже.

Хочу найти Хеймитча и немедленно все ему выложить, однако поблизости никого нет. Наверное, готовятся к ужину. Да и мне не мешает помыться. Тем более этот сок на руках… Стоя под струями душа, я начинаю сомневаться в мудрости своего поступка. Прежде чем действовать, нужно было спросить себя: «Как это поможет Питу?» Прямо сейчас – никак. Все происходящее на тренировках охраняется режимом высшей секретности, поэтому не имеет смысла меня примерно наказывать: ведь ни одна душа не узнает, за что. В прошлом году моя дерзость даже была вознаграждена. Впрочем, как можно сравнивать? Если распорядители всерьез разозлятся и захотят покарать меня на арене, Пит попадет под удар одним из первых. Может, не стоило так торопиться? И все же… Не могу сказать, чтобы я сожалела о сделанном.

Когда все собираются к ужину, пальцы Пита еще покрыты пятнами краски, хотя его волосы не успели высохнуть после душа. Значит, он все-таки что-то маскировал. Как только нам подают суп, Хеймитч решает заговорить о том, что теперь у всех на уме:

– Ну, и как прошли ваши показы?

Мы с Питом обмениваемся взглядами.

– Ты первый. – Отчего-то я не спешу облекать в слова свой подвиг. В тишине банкетного зала он кажется чересчур вызывающим. – Похоже, это было нечто. Я потом сорок минут ожидала вызова.

По-моему, Пит испытывает такие же терзания.

– Ну, я… занялся маскировкой, как ты предложила, Китнисс. – Он запинается. – Вернее, не совсем маскировкой. То есть краски мне пригодились…

– Для чего? – осведомляется Порция.

Мне вспоминается резкий запах чистящего средства, ударивший в ноздри на входе в тренировочный зал. Встревоженные лица распорядителей. Мат, передвинутый на середину. Может, под ним решили спрятать то, что не удалось отмыть?

– Ты написал картину, да?

– Видела? – вскидывается Пит.

– Нет. Но распорядители от души постарались ее закрыть.

– Все правильно, – безразлично бросает Эффи. – Трибут и не должен знать о поступках будущего соперника. А что ты нарисовал? – У нее как-то странно поблескивают глаза. – Портрет Китнисс?

Меня даже разбирает досада.

– С какой радости, Эффи?

– Например, чтобы показать, что будет любой ценой защищать тебя. Зрители в Капитолии другого и не ждут. Разве он не вызвался добровольцем, лишь бы пойти на арену с тобой? – произносит она как ни в чем не бывало.

– Вообще-то, – вмешивается Пит, – я написал портрет Руты. После того как Китнисс украсила ее тело цветами.

Некоторое время все молча переваривают услышанное.

– Ну, и чего ты хотел добиться? – очень уж сдержанным тоном интересуется ментор.

– Не знаю. Пусть хотя бы на миг осознают… ведь это они убили маленькую девочку.

– Кошмар. – Голос Эффи дрожит от подступающих слез. – Что за мысли… Разве так можно, Пит! Ни в коем случае. Ты только навлечешь беду на себя и Китнисс.

– Вынужден согласиться, – цедит Хеймитч.

Цинна и Порция не говорят ни слова, но лица у них чрезвычайно серьезные. Разумеется, они правы. Мне тоже не по себе – и все-таки здорово он придумал!

– Кажется, сейчас не самое подходящее время упоминать, что я повесила манекен и написала на нем имя Сенеки Крейна, – срывается у меня с языка.

С минуту никто не верит своим ушам, а потом на мою голову обрушивается неодобрение, равное по весу тонне кирпичей.

– Ты… повесила… Сенеку Крейна? – выдает Цинна.

– Ну да. Хвастала своими способностями вязать узлы, и он как-то сам собой очутился в петле.

– Ох, Китнисс, – приглушенно вздыхает Эффи. – Как ты вообще обо всем узнала?

– Разве это секрет? – бросаю я. – Президент Сноу не делал тайны из его казни. По-моему, даже был рад, что я в курсе.

Она поднимается из-за стола, прижав салфетку к лицу, и уходит.

– Ну вот, теперь и Эффи расстроилась. Надо было солгать, будто я стреляла из лука, словно пай-девочка.

– Можно подумать, мы с тобой сговорились, – еле заметно улыбается Пит.

– А разве нет? – осведомляется Порция, надавив пальцами на закрытые веки, будто бы от слишком яркого света.

– Нет. Никто из нас до последнего не представлял, чем займется на индивидуальном показе… – Я смотрю на Пита с какой-то новой признательностью.

– И знаешь что, Хеймитч? – подает он голос. – Мы решили обойтись без союзников на арене.