Огромный черный корабль - Березин Федор Дмитриевич

В наушнике пискнуло. Да, действительно на экране возникло движение. Вот они – машины горных стрелков.

– Эй, Каро, ты там не спишь?

Каро был целый кандидат наук, но сейчас наличествовал в боевом экипаже Лумиса. Вряд ли бы они успели за сутки подготовить нового водителя, это был не просто вездеход – он был с атомным реактором.

– Появились наши друзья.

– Вижу, у меня же тут свой монитор. Что делать будем?

– Сейчас посчитаем хотя бы передние ряды, а потом вырулим на холмик с включенной защитой, пусть приканчивают свой боеприпас впустую.

– Я вообще-то поле и не выключал.

– А не жалко энергию.

– Ни сколько не жалко, она вовсе не тратится, поле возникает в момент пересечения снарядом или пулей определенной границы.

– А, – сказал Лумис.

– Лекцию по электродинамике или граничным условиям полей хотите?

– Не время. Жми на холм.

Лумис тронул кнопку, с маленьким поясняющим, таким как он новичкам, значком: камера наблюдатель бесшумно втянулась внутрь башни. Экран сразу изменил вид, теперь он демонстрировал пейзаж впереди. А над блоком управления спаренными пулеметами автоматически зажегся новый, небольшой монитор. Все, башня высунулась из-за естественного препятствия. И сразу там, далеко впереди, на зеленых корпусах зашевелились дула и боевые опрокинутые тарелки вражеских башен. «Господи Великий Эрр! – подумал Лумис, – неужели эта незримая защита и правда есть?» Он словно чувствовал летящие в его сторону неисчислимые, острые жала, сходящиеся сюда со многих, многих ракурсов. Он был местом стыка несчетных векторов, смертельных векторов, точкой мирового соединения.

А корпус высокой боевой машины из будущего-прошлого уже выпирал, вываливался наверх открывая взору все более широкие перспективы. Руки рвались, рвались снять предохранители пулеметов, которые он специально не снял. Он чувствовал, как течет под мышками пот, не глядя на кондиционер, не глядя на опыт. Как давно он не стрелял из пулемета, правда вчера для пробы, по фанерному щиту. Такой точный, убийственный огонь, ни противного шума, ничего. Отточенное, стерильное убийство, вот как это называется. Он не понял когда вражеские снаряды начали замыкать цепь. Не случилось ничего, ни визга, ни тупых глушащих ударов, сотрясения брони, ни грохота взрывов, ни дыма, ни копоти – бесшумная, невидимая резка, эдакая шинковка пуль на тонкие ломтики, как колбаски, не снимая шкурки и не оставляя крох. Те вдали, ясное дело, ничего не поняли. Палили и палили, потом, наверное, опомнились, стали по новой регулировать прицелы, и снова на гашетки, и снова мимо, откуда им знать, это у нас внизу водитель ученый, со степенями докторскими, мыслями академическими, небось сейчас, от безделья мозгового, ведет вычисления в голове разницы вероятностей попаданий в подвижную и неподвижную мишень с учетом релятивистских эффектов, а у них – у них парень деревенский жмет на курок и думает: «Вот опозорюсь-то перед ребятами, в такую большущую трехэтажную дуру не могу угодить очередью, все в молоко, позор!» Не позор, не позор это паренек, просто отстал ты от жизни, ушла она, голубок, вперед, не повезло тебе, бросили вас на бойню, а сказали, что на веселое развлечение. Дай солнце Фиоль тебе уцелеть и потом в госпитале, с легким ранением, рассказывать байки о волшебстве тобой лично наблюдаемом, как испаряются и проваливаются в четвертое измерение тридцатимиллиметровые пули целыми лентами и ящиками, только смотри не увлекайся, а то переведут в отделение для сумасшедших.

А стрельба действительно все не кончалась. Ну что ж, подождем, перекурим. Как бы тут самому не свихнутся от всесилия.

31. Смена тарелок

Теперь в кабине стало гораздо тесней. «Большие лбы» разместили здесь новый пульт – для управления зеркалом. Пракс прозвал его «пиратским». Так это название и внедрилось. А народу внутри было не продохнуть, да еще все столпились ближе к экранам «пиратского».

– Начал набор высоты, – доложил доцент радиолокации Шчилан, сидящий в кресле «пиратского». Он был с брюшком и до блеска лыс, но докладывал как заправский летчик, это было очень смешно, но в эти минуты смеяться было нельзя, там за границами колючки умирали люди, выкраивая лишние минуты, а порой и секунды для них. Смеяться сейчас было просто кощунственно.

– Высота десять метров. Полет нормальный. Высота двадцать… пятьдесят.

– Попробуй горизонтальное перемещение! – скомандовал ему Фаро Ражпуган.