Голодные игры. И вспыхнет пламя. Сойка-пересмешница - Коллинз Сьюзен

Тигрис рычит басом – обычно так меня приветствует Лютик. Затем она сползает с табурета и исчезает за стеллажом с меховыми лосинами. Раздается какое-то шуршание, потом из-за стеллажа высовывается рука Тигрис и манит нас. Крессида смотрит на меня, словно спрашивая: «Ты уверена?» А что нам остается делать? Если мы вернемся на улицу, нас ждет плен или смерть. Я протискиваюсь сквозь завесу из мехов и вижу, что Тигрис сдвинула панель у основания стены. За панелью узкая каменная лестница, ведущая вниз. Тигрис делает знак, чтобы я шла туда.

Все во мне буквально кричит о том, что это ловушка. Поборов панику, я поворачиваюсь к Тигрис и смотрю в ее темно-желтые глаза. Зачем ей нам помогать? Она же не Цинна, она не из тех, кто жертвует собой ради других. Эта женщина – воплощение капитолийского тщеславия. Она была звездой Голодных игр, пока… пока не перестала ею быть. Так что же ее толкает? Злоба? Ненависть? Месть? Последняя догадка меня успокаивает: мечта о мести может жить очень, очень долго – особенно если ее подпитывает каждый взгляд, брошенный в зеркало.

– Сноу запретил тебе участвовать в играх? – спрашиваю я. Тигрис молча смотрит на меня и раздраженно подергивает хвостом, невидимым во мраке. – Знаешь, я ведь собираюсь его убить.

Лицо Тигрис искажает гримаса, которую я решаю счесть улыбкой. Ободренная мыслью о том, что она все-таки не совсем безумна, я встаю на четвереньки и проползаю через отверстие.

Примерно на полпути я натыкаюсь на висящую цепочку, дергаю ее; убежище освещает мерцающая люминесцентная лампочка. Я в маленьком подвале, широком и неглубоком, без окон и дверей. Возможно, это просто переход между двумя настоящими подвалами, место, о котором можно не догадаться, разве что вы отлично ориентируетесь в трех измерениях. Здесь холодно и сыро; повсюду груды мехов, которые наверняка уже много лет не видели солнечного света. Если Тигрис нас не выдаст, то здесь мы будем в относительной безопасности. Когда я добираюсь до бетонного пола, мои спутники уже спускаются по ступенькам. Панель закрывает отверстие; слышно, как скрипят колесики стойки, которую ставят на место. Тигрис бредет к своему табурету. Ее магазин проглотил нас.

И очень вовремя, ведь Гейл, похоже, на грани обморока. Мы делаем из шкур ложе, снимаем с Гейла оружие и укладываем его на спину. У стены, примерно в футе от пола, находится кран, а под ним сливное отверстие. Я поворачиваю вентиль; кран долго плюется ржавчиной, но в конце концов из него начинает течь чистая вода. Мы промываем рану на шее Гейла, и тут я понимаю, что одними бинтами не обойтись – нужно накладывать швы. В аптечке есть игла и стерильная нить, однако у нас нет врача. Я думаю, не привлечь ли нам Тигрис: она же стилист и умеет обращаться с иглой. Но тогда в магазине никого не останется, а Тигрис и так достаточно для нас сделала. Приходится смириться с мыслью, что самый квалифицированный медик в отряде – я. Сжав зубы, криво зашиваю рану. Выглядит шов ужасно, зато, по крайней мере, он не разойдется. Я смазываю рану лечебной мазью, заматываю бинтами и даю Гейлу болеутоляющее.

– Мы в безопасности. Можешь отдыхать, – говорю я ему. Он выключается, словно лампочка.

Пока Крессида и Поллукс делают для нас гнездышки из мехов, я обрабатываю запястья Пита – осторожно смываю кровь, смазываю антисептиком, накладываю повязки.

– Нужно держать их в чистоте, – говорю я, – иначе инфекция распространится, и…

– Китнисс, я знаю, что такое заражение крови, – говорит Пит. – Хотя моя мать и не врач.

Меня накрывает волна воспоминаний о другой ране, о других бинтах.

– То же самое ты сказал мне во время первых Игр. Правда или ложь?

– Правда, – отвечает он. – И ты рискнула жизнью, чтобы добыть лекарство, которое меня спасло?

– Правда. – Я пожимаю плечами. – Ведь я осталась в живых только благодаря тебе.

– Правда? – Моя реплика сбивает его с толку. Кажется, какое-то блестящее воспоминание пытается завладеть вниманием Пита: тело напрягается, и наручники впиваются в перевязанные запястья, затем силы покидают его. – Китнисс, я так устал.

– Спи, – отвечаю я. Но он не закрывает глаза, пока я не приковываю его к одной из опор лестницы. Наверное, это неудобно – лежать с руками над головой, тем не менее через несколько минут Пит тоже засыпает.

Крессида и Поллукс сделали для нас постель, уложили провиант и медикаменты, а теперь спрашивают, как я хочу организовать смену часовых. Я смотрю на бледное лицо Гейла, на скованные руки Пита. Поллукс не спал уже несколько дней, а мы с Крессидой только подремали пару часов. Если сюда придет отряд миротворцев, мы окажемся в ловушке, словно крысы. Мы в полной власти дряхлой женщины-тигра, которая, я надеюсь, страстно желает убить Сноу.

– Если честно, то нам вряд ли стоит назначать часовых. Давайте просто поспим, – говорю я.

Они тупо кивают, и мы все зарываемся с головой в шкуры. Огонь внутри меня погас, а с ним ушли и все мои силы. Я капитулирую перед мягким, душным мехом и впадаю в забытье.

Запомнила я только один сон – долгий, утомительный, в котором я пробираюсь в Двенадцатый дистрикт. Дом, который я ищу, не разрушен, а его обитатели живы. Со мной Эффи Бряк в экстравагантном розовом парике и сшитом по мерке костюме. Я пытаюсь отделаться от нее, но она необъяснимым образом снова и снова оказывается рядом. Эффи утверждает, что она как моя спутница должна следить за тем, чтобы я придерживалась расписания. Только вот расписание постоянно меняется, идет под откос, когда оказывается, что какой-то чиновник не поставил на него печать, – или сдвигается, когда Эффи ломает каблук. Мы несколько дней живем на скамейке, которая стоит на серой станции в Седьмом дистрикте, дожидаемся поезда, который так и не приходит. Проснувшись, я почему-то чувствую себя более изможденной, чем после обычных кошмаров, полных крови и ужаса.

Не спит только Крессида; она говорит мне, что сейчас вторая половина дня. Я съедаю банку тушеной говядины, запиваю ее большим количеством воды, затем прислоняюсь к стене и вспоминаю события вчерашнего дня. Перехожу от одной смерти к другой. Считаю на пальцах. Один, два – Митчелл и Боггс погибли на улице. Три – Мессалла расплавлен. Четыре, пять – Лиг Первая и Джексон пожертвовали собой у «Мясорубки». Шесть, семь, восемь – переродки-ящерицы, пахнущие розами, обезглавили Кастора, Хоумса и Финника. Восемь погибших за сутки. Я знаю, что это произошло, но не могу поверить. Кастор, конечно, спит вон под той грудой шкур, Финник через минуту спустится по лестнице, а Боггс расскажет мне про план нашего спасения.

Если я хочу поверить в их смерть, то нужно согласиться, что их убила я. Ну, может, всех, кроме Митчелла и Боггса – они отдали жизнь, выполняя задание. Все другие погибли, защищая меня в ходе задания, которое я выдумала. Теперь, когда я мерзну в этом подвале, подсчитываю наши потери и перебираю кисточки на серебряных сапогах, украденных из дома той женщины, мой план покушения на Сноу кажется таким глупым. Ах да, ту женщину тоже убила я. Значит, я уже начинаю уничтожать безоружных граждан.