Ричард Длинные Руки – Эрцфюрст - Орловский Гай Юлий

— Фибрами, — поправил я.

— А что это?

— Откуда я знаю? — огрызнулся я. — Я не оспариваю мудрость предков и всемерно уважаю традиции, обряды, старые обычаи, песни, пляски и эти… как их, ага, архитектурные излишества! Фибры — это тоже что-то архитектурное, но излишнее. Но — архитектурное! Как бы обло, озорно и зело. Не это важно, а демократия и человечность, которые гуманно требуют разрушить старый мир, а на его обломках построить наш новый с человеческим лицом, что мы усиленно и делаем. Для этого нужен могучий флот!..

Он ответил несколько обалдело:

— Да, разумеется… Так куда леди Розамунду?

— Вы же сами сказали, — напомнил я, — ее покои свободны!

Он сказал виновато:

— Ах да, вот что значит гуманными идеями разрушения старого мира заслушаться. Кстати, а мы в каком?

— В старом, — сказал я с горечью. — В очень старом.

— Ваше высочество, — сказал он опасливо, — может, не надо?

— Почему?

— Нам же в нем жить…

Я сказал красиво и гордо:

— А мы будем строить для будущих поколений! Сами же как-нибудь перебьемся на руинах прошлого.

— Ох…

— Разве, — сказал я с блеском в глазах и надрывом в голосе, — не все живут для своих детей, отказывая себе во всем?

Он помялся, сказал с неловкостью:

— Да как-то уж очень-то… жить, отказывая себе во всем. Так можно день прожить, неделю, но… жизнь?

— Вы настоящий человек будущего, сэр Жерар, — сказал я поощрительно. — Когда-то и детей перестанем рожать каждый год! Неча им жить за наш счет. Одного — для выполнения остаточного ритуала, и хватит. И можно и вообще без них, если продвинутые в будущее. В общем, мы такое Царство Небесное отгрохаем, что сами ахнем и за голову схватимся… Что встали, как буриданов осел? Арбайтэн, арбайтэн!

В городе везде рев труб, на перекрестках танцы и даже пляски, бродячие актеры дают представления, много пьяных, везде песни, народ счастлив, запишу это на свой счет, а вокруг дворца в огромных чашах полыхают огни, днем — для веселья, а ночью красиво и торжественно подсвечивают стены снизу, делая дворец страшноватым и немножко незнакомым.

На этот раз для пира по случаю окончания турнира столы накрыли в двух смежных залах. Руководит сэр Растер, даже церемониймейстер ничего не мог отыскать неверного, все получается с блеском, знаток, умелец.

Барон Альбрехт всмотрелся в мое лицо, вздохнул.

— Ваше высочество… Улыбаться нужно!

— А я что делаю? — сказал я злобно.

— Это вы улыбаетесь? — спросил он с сомнением. — А что же тогда волчий оскал? Да понимаю-понимаю! По случаю окончания победной войны в одном зале отпировали, а по случаю турнира и в двух едва помешаемся. Так то какая-то война, а это… ого-го, турнир!

— Идите вы, барон, — сказал я в сердцах, — со своими шуточками.

— А вы посмотрите на леди Розамунду, — предложил он. — Вот кто голову не ломает над проблемами флота.

Розамунда в самом деле цветет на пиру, для нее восторженные взгляды мужчин что теплый дождик для цветка в засушливой степи.

Мы оба некоторое время откровенно любовались, как ликующе вспыхивают ее и без того прекрасные глаза, как нежным румянцем окрашиваются щеки, а затем и белоснежная шея, таким восхитительным зрелищем нельзя не любоваться.

— Один-два тоста, — сказал я, — и отправляемся мыслить. Подозреваю, с моим уходом веселье не угасает, еще как не угасает!

— Как вам сказать, — ответил он дипломатически, — вообще-то никто от горя головой о стену не бьется.

— Свиньи, — сказал я в сердцах. — Ладно, эдем дэс… Я пошел, пошел, пошел…

В коридоре ко мне бросился человек в неприметной одежде, неуклюже поклонился, совсем не по-дворцовому.

— Ваше высочество! Я Кенгель, работаю у мастера Джона…

— Знаю, — ответил я вяло, — алхимики… Что у вас?

— Мастер Джонс и мастер Джеймс, — заторопился он, путаясь в словах и проглатывая окончания, — открыли некий странный эффект… При определенных, но не уточненных обстоятельствах удается видеть некую странную жизнь.

Я спросил с вялым интересом:

— Какую именно?

— Непонятную, — сказал он с ужасом и восторгом, но больше с восторгом. — Деревья есть, но как бы и не совсем деревья, видели трижды зверей, но не звери, а как будто… даже непонятно что. А еще горизонт далеко-далеко!.. Мастер Джонс говорит, что видим как там в Зачарованном Месте, но мастер Джеймс возражает, что там горизонт должен быть ближе, чем у нас…

Я пожал плечами.

— Ну, если пятно зачарованное, то в нем может уместиться не только королевство, но и планета… Ну, это такое… Ладно, потом как-нибудь. А что там за небо?

— Никто еще не видел, — сообщил он. — А это важно?

— Еще бы!

— То ли тучи такие особые, — сказал он стеснительно, — то ли что-то вместо неба.

Я буркнул:

— По звездам можно бы что-то узнать, а так… Для меня вообще нужно что-то позначительнее. Два или три солнца, даже звезды не очень-то… Даже луну не помню, какая она, разве что взойдут их штук пять, тогда смутно замечу какую-то странность, вот такой я возвышенный и одухотворенный…

Он ничего не понял, спросил торопливо:

— Вы почтите нас своим посещением?

— А когда у вас следующее наблюдение?

— Не знаю, — ответил он упавшим голосом. — Еще не определили закономерности.

— Вот когда определите, — сообщил я, — тогда и приду. А так что я увижу? А сидеть и ждать часами — некогда.

Он остался за спиной, склонившись в поклоне, а я шел к себе раздраженный, не понимая, что со мной. Раньше бы еще как ухватился за возможность видеть иной мир, а сейчас весь в быту, никакой романтики, что-то уже совсем ползаю, полет нам только снится.

В своем кабинете сперва подошел к карте, скоро двигать войска через Тоннель на Север: Турнедо, Варт Генц и Скарлянды, надо еще раз… но сильнейшее отвращение остановило у стола, будто кто-то гаркнул над ухом: «И не пытайся, а то сдохнешь!»

Вошел сэр Жерар, замер у порога, молча глядя непроницаемыми глазами.

Я раздраженно рыкнул:

— Ну?

— Из Вестготии груз, — сообщил он. — Четыреста панцирей, скованных их оружейниками, четыреста мечей. Кроме того, восемь кольчуг гномьей работы.

Я поморщился.

— Сэр Жерар… Пока оставьте на складе, распределим за день до выступления на Север.

— Хорошо-хорошо, — сказал он поспешно, — раньше вы всегда принимали лично…

— Мне хреново, — сказал я честно. — Что-то перегорело унутрях. Идите, сэр Жерар, идите!.. А я тут без вас буду горевать и бросаться на стенку.

Он отступил, сказал уже оттуда: