Ричард Длинные Руки – Эрцфюрст - Орловский Гай Юлий

Платформы для перевозки строить достаточно просто, хотя и сложнее, чем в моем срединном. Там вообще брали готовые тележные оси с насаженными на них колесами, а здесь из-за расширенной колеи оси приходится изготавливать по новому шаблону, что замедляет работу, да и сами короба впятеро, если не вдесятеро шире, а в длину так вообще чудовища. Мастера чесали затылки и не верили, что отыщется сила, способная тащить такие телеги, но если лорды желают именно такое вот чудовище, то что ж, сделаем, лишь бы платили.

Воины с изумлением рассматривали тяжелые платформы, каждая размером с сильно вытянутый зал с недостроенными стенами, а я, повернувшись к ним спиной, с опаской и надеждой смотрел на приближающуюся крытую повозку, грязную, заляпанную зеленой жижей, с листьями болотных растений на колесах, тянут две замученные лошадки.

Наконец они приблизились, аббат Тибериус выбрался наружу и поспешил ко мне, тоже заляпанный болотной грязью, запыхавшийся, с ряской на плече.

— Простите, ваше высочество, — сказал он, переводя дыхание, — священники зря рискнули напрямик… Думали, та проклятая топь в такую жару подсохла… Я поспешил навстречу, фух, еле вытащили телегу и коней… Бедные животные… Пусть их покормят и дадут отдохнуть…

Я заверил нетерпеливо:

— Да, конечно, святой отец. Вы могли бы и не таскать сами, разве здесь мало крепких ребят?

— Свои ошибки надо исправлять самому, — ответил он, все еще хватая широко раскрытым ртом воздух и держась за сердце.

— Это не ваша ошибка, — напомнил я, — а двух слишком умных оболтусов, что решили, будто здесь везде, как в Геннегау, городская площадь.

— Вся церковь, — ответил он сипло, — один человек…

Я махнул рукой.

— Отдышитесь, и пусть приступают. Вы знаете, что делать.

Он покосился на рыцарей в белых плащах с красными крестами на груди.

— Да, ваше высочество, во имя Господа.

— Во имя Господа! — ответил я громко. — Да будет Имя Его, да будет слава и честь…

Он оглянулся на повозку, оттуда выбрались двое священников, одного я даже узнал в лицо, не такие уж и молодые оболтусы, суровые и бестрепетные, в Геннегау их уважают и с их мнением считаются даже лорды.

Я перевел дыхание, стараясь не показывать, что меня пусть не трясет, но иногда потряхивает.

Паровоз, увы, несмотря на простоту устройства, еще не готов. Простенький бы уже сделали, их в старину, кстати, называли «самоварами», но я заказал сразу большой, чтобы мог тащить несколько платформ с грузом, а с этим постоянно технологические сложности, все-таки клепают простые кузнецы и оружейники, которым трудно понять, что им твердят эти сумасшедшие монахи-цистерианцы.

Оба священника начали читать молитву громкими ясными голосами, рыцари обнажили головы и опустились на колени. Отец Тибериус первым сдвинулся с места, священники пошли следом, трижды обошли весь лагерь, в том числе и оставляемый паровоз, продолжая читать и держа в руках Святое Писание.

Я ждал с самым смиренным и просветленным обликом, а в конце церемонии сказал громко:

— Во имя Господа!

Рыцари, не поднимаясь с колен, смотрели, как я прямо с седла своего могучего жеребца прыгнул на платформу, а там выпрямился и сказал светлым голосом:

— Благодарим тебя, Господи, что просветил и укрепил духом!.. А теперь, други мои боевые, занимайте места!..

Рыцари взбирались на платформу, как на боевых коней, с теми же решительными лицами и суровым блеском глаз. Остальные отборные воины полезли на те сконструированные повозки, что собрали наши умельцы из телег, взяв оттуда колеса и поставив их в ряд, но оси сделали заново, так как я решил не копировать слепо то, что знал, а взял за основу ширину колеи в Тоннеле, что в полтора раза шире, а значит, такая платформа намного устойчивее, а груза возьмет вдвое-втрое больше от мне известного…

Отец Гардиус, это священник с суровым лицом и непримиримым обликом, прошел вперед и встал лицом по направлению к движению.

Я оглянулся, уже и оруженосцы уселись, они располагаются прямо на полу, в то время как для лордов поставлены ровными рядами скамьи.

Второй священник подошел к отцу Гардиусу, тихонько переговорили. Отец Гардиус посмотрел в мою сторону, а я повернулся в сторону далекого Великого Хребта, оттуда быстрой рысью ведут шестерку крупных коней брабантской породы, которых нет сильнее на свете, настоящие тяжеловозы…

Увы, из-за опаздывающего паровоза пришлось пока что задействовать лошадей. Шестерка коней, к изумлению присутствующих на испытаниях, достаточно легко потащила три тяжело нагруженные платформы. Правда, для первого толчка несколько дюжих рабочих по моей указке массивными металлическими рычагами, у нас их зовут ломами, сдвинули на пару дюймов платформы, а там уже хватило конских усилий.

Пока что это не железная дорога, мелькнула мысль, а конка, привычная конка. Но будет железной дорогой, пусть привыкают.

Когда брабанты в упряжке приблизились, развернулись и машинисты, так их все уже зовут, вслед за мной, начали прицеплять к платформам, я подозвал старшего из управляющих этими лошажьими силами.

Он подбежал и вытянулся в струнку.

— Ваше высочество?

— Вот что, дружище, — сказал я ласково, — везде идти с постоянной скоростью до следующей станции, где вам сменят паровоз.

— Ваше высочество?

— Сменят упряжку, — пояснил я. — Если же остановите где-то по дороге, это будет считаться государственной изменой и пособничеством врагу. За такое гнусное и отвратительное деяние вас ждет красивая для зрителей казнь через повешение. Без апелляции и замены штрафом.

Он побледнел.

— Ваше высочество, за что?

— За остановки, — повторил я. — Потому что потом сдвинуться уже не сможете, только коней зря исхлещете, а я коней люблю больше, чем тех, кто их бьет.

Подошел отец Гардиус, прислушался, посопел и сказал, морща лоб:

— Поправьте меня, если ошибаюсь… но мне кажется, его светлость еще ни одного коня не повесили?

— И даже лошади, — согласился конный машинист. — Это в Мезине как-то вздернули целое стадо свиней, а в Шателлене, как я слышал, за колдовство сожгли двух черных овец…

Я сказал рассерженно:

— Отвратительные жестокие люди!.. Разве можно бедных овец? Даже свиней нельзя… Другое дело — люди. Их всегда есть за что. Так что если поезд остановится по вине или небрежности паровозников — казнить без всяких там процедур!

Возчик съежился, сейчас даже большое жалованье показалось не таким уж, а отец Гардиус, явно по-христиански жалея их, подсказал мне просительно: