Истребивший магию - Никитин Юрий Александрович

Она, все еще вздрагивая всем телом от бурного плача, прокричала:

– Так почему же?

– Месть, – проговорил он мягко, – это мелко. И не совсем достойно, хотя и… понятно. Даже оправданно… почти всегда. Но чувство мести выгорает быстро. А вот другое чувство…

– Какое?

– Чувство справедливости, – ответил он. – Только оно может расти и укрепляться всю жизнь. И пускать корни в мысли и поступки.

Она подняла голову, глаза красные, как у карасика, отчаянные, но взглянула с некоторой надеждой:

– Значит, ты не мстишь за убитую жену?

– Жену? – переспросил он с недоумением. – Нет, конечно. У меня нет жены… У меня совсем другие причины воевать с колдовством, магией, волшебством и любым чародейством. Я бы сказал, более… высокие, что ли, если бы сам не чурался слишком красивых слов.

Она ощутила, что жизнь возвращается к ней не струйкой, а бурным потоком, всхлипнула еще разок, вытерла лицо ладошками.

– Как это нет жены? У тебя – и нет?

– Нет, – ответил он. – Была, но в прошлом году ушла к богатому и красивому купцу.

Она ахнула:

– И ты ее отпустил?

Он посмотрел с недоумением:

– А почему нет? Он хороший человек, к тому же может дать ей все, что она хотела: богатый уютный дом, покой, приличных соседей, всю жизнь на одном месте… женщины, как догадываешься, не любят таскаться с места на место вслед за мужьями…

Она возразила почти весело:

– Ты за всех женщин не говори! Это мужчины все одинаковые, а мы, женщины… ну, почти все, но все-таки не все.

Он соглашался, кивал, этот зайчик ожил, машет лапками, стрекочет, на время даже забыл про главное обвинение, но это ненадолго, вот-вот спросит…

…а он не знает, как ответить, как объяснить, если сам даже для себя не сформулировал, просто твердо знает, что так надо, что ему велено Тем, Кто создает и лепит род людской, что иначе всему роду людскому то ли сгореть дотла в небесном огне, что падет на землю, то ли утонуть в воде, что покроет все земли, то ли умереть от мора, который истребит человечество, забывшее, что перед ним есть Цель и к ней надо идти.

Часовые на воротах лишь покосились недовольно на двух всадников. С таких пустышек надо бы драть вдвое, да власти не велят, могут оказаться важными гонцами, ладно, проезжайте…

Волхв в городе так же невозмутимо взирал с высоты седла, как и в степи. Она поглядывала на него со страхом и осторожностью, это совсем не тот человек, который поймал ее, падающую с дерева, который везде защищал и берег, хотя и не показывал виду, такие мужчины тоже есть, хотя и великая редкость, настолько великая, что и не верится, каждую минуту ждешь, что прикидывается, а на самом деле уже мысленно тащит ее в постель…

За его бесстрастностью, похоже, кроется нечто иное, пару раз она отчетливо ощутила идущий от него странный жар, словно в его груди разгорается жаровня, полная углей, но тут же спохватывается и запахивается в плотный доспех с головы до ног, ничто не выскальзывает наружу.

Когда городские ворота остались за спиной, а подковы вместо сухой земли звонко застучали по булыжникам мостовой, Барвинок ощутила, как волхв неспешно скосил глаза в ее сторону.

– Ну вот, – прозвучал его отвратительно спокойный голос, – и приехали. Твой город!

Она кивнула:

– Спасибо, что скрасил мне дорогу. Поедешь дальше?

Он покачал головой:

– Дальше три дня по голой степи. Переночую здесь, а с утра и отправлюсь. Прощай!

Она повернула к нему голову. Он чувствовал ее взгляд, но продолжал смотреть вперед, инстинктивно оттягивая неприятный момент, однако Барвинок заехала чуть вперед, чтобы видеть его лицо, ее глаза стали требовательными.

– Тебя оболгали, – произнесла она совсем не щебечущим голосом, – что убиваешь из-за мести. Но все-таки ты и есть то чудовище, которые истребляет магов.

Она говорила почти шепотом, чтобы не слышали прохожие, он кивнул и с великой неохотой разлепил губы:

– Наверное. Если я такой один.

– Один, – подтвердила она. – Вообще-то магов ненавидят многие, но все из зависти. Каждый хотел бы стать магом. Но вот чтобы начать их истреблять холодно и безжалостно… Почему?

Он тяжело вздохнул, в груди словно огромная льдина, что медленно тает и продавливается в желудок, чувство потери растет, но Барвинок смотрит требовательно, и он проговорил с великой неохотой:

– Я же сказал, чувство справедливости… Неловко об этом говорить, будто чем-то бахвалюсь, вот я какой замечательный, а все остальные дураки и воры, но… что делать, меня ведет именно оно… сейчас, по крайней мере. Потом, может быть, что-то другое завладеет мною, но сейчас, гм…

Вдали на перекрестке улиц показался высокий просторный дом, огороженный невысоким забором, коза перепрыгнет, Барвинок покосилась по сторонам, все заняты своими делами, да и далеко, прошипела зло:

– Какая может быть справедливость в убийстве?

– Нет справедливости, – согласился он, – но есть необходимость.

– Убивать?

– Делать нужное, – ответил он. – Знаешь, как делать без убийств? Скажи. Я с радостью обойдусь без них.

Она прошипела:

– Да кем ты себя считаешь?

Он снова задумался, эта манера думать над каждым ответом дико раздражает, мыслитель нашелся, с такими мышцами умных не бывает, ответил рассудительно:

– Да как-то все равно, кем считаю. Главное, что делаю.

– А что делаешь?

Он снова задумался, потом ответил очень серьезно:

– Истребляю колдунов.

Она добавила ядовито:

– А также волшебников, магов, чародеев…

Он равнодушно отмахнулся:

– Да какая разница? Все одинаковы.

Она произнесла с ужасом:

– Не могу себе представить, что ты и есть человек, которого ненавидят все!

Он пожал плечами.

– Ну, уж и все…

– Все, кто о тебе слышал, – сказала она с нажимом. – Или вообще слышал о некоем человеке, который зачем-то… или в своем сумасшествии уничтожает не только колдунов, магов, чародеев и волшебников, но и все источники магии!

Он покачал головой.

– До источника никому не добраться. К счастью. Я уничтожаю только запасы! Хранилища.

– Пусть так, – согласилась она. – Кроме того, уничтожаешь волшебные вещи. Мечи-кладенцы, скатерти-самобранки, кольца, браслеты, доспехи, ковры-самолеты, шапки-невидимки, дудочки, молодильные яблоки, зеркала… убиваешь жар-птиц, а по слухам, ты Сирина и Алконоста тоже убил… чудовище!

– Птичек жалко?

– Чудовище, – повторила она с ужасом. – Ты уничтожаешь у людей надежду на лучшую жизнь!

– Да? – переспросил он. – А я думал, даю.

– Надежду?

– Лучшую жизнь, – уточнил он. – Ладно, мы едем или нет? Мой конь исстрадался, глядя на постоялый двор. У тебя есть в городе где остановиться?