Энциклопедия мифов. Подлинная история Макса Фрая, автора и персонажа. Том 1. А-К - Фрай Макс

– Обижаете, батенька, – хмыкает «обвиняемый». – ЛСД да в ром? Зачем же хороший продукт портить?

У него редкий дар убеждения. Мои подозрения тут же рассеиваются, разум охотно подчиняется странной логике собеседника. Действительно, ЛСД в ром – какая нелепость! Смешно просто!

– Не может быть здесь гор, говорите? – мягко продолжает Карл Степанович. – Ну, не может так не может. Их и нет уже, ваша взяла. Посмотрите-ка в окно. Такой пейзаж вас устраивает?

Я снова высовываюсь в окно. Теперь там все в порядке. Степь да степь кругом, сиротская темнота пашен, в небе бледнеет лимонная долька ущербной луны. То что доктор прописал.

И тут волком взвыла одна из составляющих сложносочиненной моей личности, та самая, что подзуживала меня кубарем вылететь из поезда на полном ходу, полагаясь скорее на великодушие судьбы, чем на телесную ловкость; та, что была готова плюнуть на все ради возможности прижаться щекой к каменной кладке городских стен, увидеть влажные от ночной росы булыжники мостовой и умереть на руках прекрасных призраков в бархатных полумасках… Она, эта составляющая, теперь истерически визжала, стучала твердыми кулачками по черепу и ребрам, проклинала меня последними словами и твердила, что жизнь кончена; она бы и посуду, небось, начала бить, да нет внутри меня никакой посуды. Только алебастровой белизны скелет, вполне качественный ливер, да бессмертная душа, скандалистка, каких свет не видывал.

Я знал, что упустил некий шанс. Понимал, что замена иррационального пейзажа привычным – не благо, а величайшая утрата. Город этот будет теперь являться мне во снах, и по утрам подушка моя будет сырой от пролитых ночью слез, а я ведь, пожалуй, и не вспомню даже, почему плакал во сне, и очередная подружка будет заботливо гладить меня по голове, как маленького, а мне останется лишь беспомощно скрипеть зубами от невыразимой тоски по утраченному – чему? Хороший вопрос…

Гвелиспери наносит поражение врагам божества и помогает его преданным слугам в несчастье.

В общем, хреново мне. И еще страшно. Очень страшно. Понятно, что от чудес я не удрал, только еще хуже влип, увяз в них по уши, как в болоте, а вытаскивать себя за волосы не обучен, увы. Сижу вот в одном купе с незнакомым человеком – хорошо еще, если действительно с человеком! – созерцаю в окно чудесные видения, и деться мне отсюда особо некуда, разве из поезда на ходу выскочить в «степь да степь кругом». Оч-ч-чень романтично!

Хорошо хоть на курносого незнакомца из худших моих кошмаров Карл Степанович не похож… хотя – что внешность? Насколько я понимаю, для тех существ, соседство с которыми по-настоящему опасно, выглядеть всякий раз иначе – сущие пустяки.

– Кто вы? – спрашиваю попутчика, без особой, впрочем, надежды на удовлетворительный ответ. Кто, кто… Дед Пихто в кожаном пальто.

– Да так, ничего особенного, отнюдь не инициатор, а почти случайный свидетель чуда, которое было готово с вами случиться, но не случилось, – приветливо откликается он. – Странно, кстати, что вы столь болезненно реагируете на исполнение вашего же собственного потаенного желания… Вероятно, то, что легко дается, действительно редко ценится, – драматическая пауза. – А что вы будете делать, если чудеса вовсе перестанут с вами случаться? Вы об этом думали?

– Только об этом в последние дни и думаю. Как – что?! Просто жить и наслаждаться душевным покоем. Крышу чинить буду, – я выразительно постучал костяшками пальцев по собственному темечку.

– Вы меня не поняли, – настойчиво говорит он. – Вот, положим, приведете вы в порядок смятенный свой разум, отдохнете, обдумаете все, что случилось, успокоитесь… Пройдет, скажем, год. Никаких странностей, никаких недоразумений, ничего настораживающего. Даже сны вам больше не снятся…

– Красота какая! – бурчу. Догадываюсь уже, к чему он ведет.

– Проходит еще год, и еще. Скажем, десять лет. Чудеса по-прежнему с вами не случаются. Вы смотрите в зеркало, обнаруживаете мешки под глазами, мимические морщины, пивное брюшко и прочие приметы зрелости… Проходит еще десять лет – ничего необычного, кроме разве что лысины на макушке. Зато пейзаж за каждым окном всегда соответствует вашему представлению о том, каким ему следует быть. Зато никаких странных типов, никаких шокирующих высказываний, трамваи ездят лишь там, где проложены рельсы, а соседи не взмывают к потолку…

– Откуда вы знаете, что мой сосед?.. – я в панике.

– Да не знаю я ничего о ваших соседях. Так, для красного словца приплел. А что, он действительно взмывает к потолку?

– Периодически, с похмелья, – вкладываю в эти слова все жалкие остатки былого сарказма. Выпендриваться я, пожалуй, и на смертном одре не прекращу.

– Надо же, – Карл Степанович неодобрительно качает головой.

Уж не сулит ли это моему соседу Диме строжайший выговор с занесением в какие-нибудь сионские протоколы небесной канцелярии? Впрочем, его проблемы. Мне бы со своими разобраться! Спрашиваю:

– Все, что вы мне сейчас сказали насчет жизни без чудес, брюха и прочих житейских радостей – это лирическое рассуждение, пророчество или угроза?

– Неужто я должен выбирать одно из этих трех определений? Ни одно не подходит. Есть в русском языке слово из шести слогов: пре-ду-преж-де-ни-е. Мне оно больше по душе.

– Желтая карточка?

– Вот именно.

– Игрок, нарушивший правила, сначала получает предупреждение, а с поля его удаляют лишь после повторного нарушения, – говорю тихо, почти нараспев. – Но я не знаю правил этой вашей игры. Наверное, надо бы ловить на лету, но я дурак дураком… Налейте-ка мне еще рому, а то в ушах звенит, виски словно ватой набиты. Я ничего не понимаю, а вы не объясняете. Мне грустно и страшно. Я влип?

– Ага, – смеется, – влип. Но не сейчас, а двадцать семь лет назад. А теперь начинаешь вылипать.

– «Вылипать»? Ну-ну…

Я и не заметил – когда это он перешел со мною на «ты»? Только что? Или раньше? И что это значит? Что спутник мой снял маску вежливого интеллигентного дядечки? А что под маской-то? Смотрю на него внимательно. Никаких перемен, лицо как лицо, вполне себе человеческое. Налил мне рому, чуть-чуть совсем, птичью порцию.

– Правил, – говорит, – не существует. И «удалять с поля» тебя никто не будет. Плохо другое: ты, как и любой другой человек, вполне способен «удалиться с поля» самостоятельно. Игрок, добровольно покидающий поле, обычно полагает, что просто берет тайм-аут. Короткую передышку. Отдохну, дескать, и с новыми силами… Но так не бывает.

– Как не бывает? – кажется, за этот вечер я изрядно отупел. Никак не мог взять в толк, что он имеет в виду.