Ричард Длинные Руки - принц - Орловский Гай Юлий

— Чтоб ты укусила? — спросил я сердито.

— Ричард, — проговорила она, — как ты можешь?.. После того как ты меня спас во время моего трусливого бегства, я только о тебе и думала…

Я фыркнул.

— Представляю! Такого лопуха найти!..

— Ричард, — сказала она умоляюще. — Тебе нужно всего лишь проехаться со мной до Беллимины. Твоя грозная слава опередит тебя, и ворота распахнутся без боя. А я останусь вечной твоей должницей!.. Вечной, Ричард!..

— Женщинам не свойственна благодарность, — буркнул я. — Вы все одолжения принимаете как должное.

— Ричард, — проговорила она умоляюще, — я второй раз не буду такой беспечной. И уже не дам себя сбросить с трона!.. Тебе больше не понадобится меня спасать. Зато с моей стороны… Тебе же нужно иметь рядом дружественное королевство?

Она смотрела блестящими от слез умоляющими глазами, но я видел за ними постоянно работающий мозг, что подсказывает правильные слова и доводы. Если, мол, не действуют выставленные напоказ сиськи и слезы беспомощной женщины, то надо попробовать о государственных выгодах и преимуществах, ибо если мужчина — мужчина, а не просто самец, то на сиськи не западет, зато клюнет на державные интересы.

— Удивительная женщина, — буркнул я.

— Ричард!.. Я умоляю тебя! Подумай о своей выгоде!

Я возразил с еще большей неловкостью:

— А о чем я только и думаю?.. Но плюсы от выгоды должны перевешивать минусы.

Она вскрикнула в отчаянии:

— Какие?

— Не знаю, — огрызнулся я. — Просто чую.

— Ты разве женщина?

— Я достаточно о них потерся, — буркнул я, — вот и набрался. А ты от них тоже набралась, как вижу?

Она робко улыбнулась сквозь слезы, видя, что мой гнев, нарочитый или реальный, начинает проходить.

— Ричард, мы же оба политики. И думаем о своих народах. И наши жизни… без их жизней… Ричард!.. До Беллимины всего двое суток!.. У нас не будет впереди боев!

— А Голдвин Адорский? — напомнил я. — Нынешний король?

Она вскрикнула:

— Он не король! Он узурпатор!

— И все-таки народ его признал, — напомнил я.

— Народ у нас привык подчиняться силе, — сказала она с горечью, — и традициям.

Я посмотрел с интересом.

— Ну-ну. Ты против традиций?

— Я против глупых традиций, — уточнила она. — Если они все видели, что управляю королевством я, об этом открыто говорили и лорды, и рядовые рыцари, и сам народ… то почему я не могу управлять, когда мой муж умер?..

— Не положено, — обронил я.

— Не принято, — поправила она. — Да, я согласна, большинство женщин — дуры набитые, сама знаю, насмотрелась. Но лорды признавали, что я правлю хорошо!.. Но когда это как бы из-под руки моего мужа, то все хорошо и правильно, а когда все то же самое, но…

Я вздохнул.

— Ротильда, это задевает наше мужское самолюбие. Когда ты правила при живом муже, все равно считалось, что правит он. Ну, в постели тебе отдает указания перед сном…

Она быстро зыркнула на мое лицо и возразила живо:

— Мы не спали вместе последние годы!.. Он только пил… и охотился.

— Неважно, — ответил я, — считалось, что все равно правил он. Пусть и через тебя. Даже не знаю, удержишься ли снова. Мне вовсе не показалось, что тебя поддерживают такие уж мощные силы.

— А лорды Лаутгарды, — возразила она, — в чьей крепости я остановилась?

— Твоя родня, — напомнил я. — Кровные узы оказались чуточку крепче понимания государственных интересов… гм… что надо учитывать и мне в моих землях.

— Ричард, — сказала она снова со слезами и плачущим голосом, — ну пройди со мной до столицы!.. Больше ни о чем не прошу. Если мне окажут сопротивление, клянусь, я сразу же откажусь от права на корону. И вернусь, обещаю.

Я подумал, вздохнул: трудно спорить с голой женщиной, но когда говоришь с красивой, спорить еще труднее — все время чувствуешь себя виноватым и не знаешь почему. Наверное, мы все перед женщинами виноваты, но признаем это только перед красивыми, потому они все так изощряются в косметике.

— Иди к своим, — сказал я. — А то решат, что мы уже в постели, а сейчас не время и не место.

Она вздохнула, торопливо вытерла щеку, где только что пробежала слеза, оставляя блестящий след.

— Да-да, надо идти…

— И глаза, — сказал я. — А то решат, что я тебя все-таки хорошенько отлупил.

Она начала вытирать глаза и остановилась.

— А может… все-таки так и оставить?

— Только попробуй, — сказал я, — ты переоцениваешь лояльность своих рыцарей.

— Да? — спросила она.

Я молча повернул ее к себе спиной и выпихнул из шатра.

Мезинские рыцари наконец раскусили, что со мной всего лишь тысяча легкой конницы, используемая обычно только для конных разъездов и разведки местности, да и то в момент атаки на крепость при мне была только сотня.

Не знаю, много ли было голосов, призывающих напасть, пока я с такой горсткой, но, думаю, голоса более трезвых возобладали: дескать, Ричард такое учитывает и наверняка продумал если не пути победы, что невозможно, то хотя бы пути отступления. И даже если вырвется из сечи в одиночку, то вернется с огромной армией и опустошит Мезину.

Но еще больше было восторгающихся безумной, как они считали, отвагой этого Ричарда, что первым из своих людей ворвался в павшую крепость и постоянно был на острие атаки, а потом сам красиво спас возлюбленную жену, что тоже взяла меч и сражалась впереди своих воинов!

Я морщился, кривился, сопел, вздыхал, но люди любят все красивое и необыкновенное, взрослые мужики ревут и проливают слезы над сопливыми любовными страданиями, которые воспевает заезжий бард, а тут на тебе — все вживую! И в голову не приходит, что я мог прикинуть, что вся масса, что ворвалась в крепость, бросится тут же грабить ближайшие дома, а к донжону устремятся немногие из самых дисциплинированных, ибо там будет самая жаркая схватка, а добычи меньше всего…

Норберт все так же занимается разведкой и обеспечением безопасности и как бы невзначай дал понять и мезинцам, что ничего у них не выйдет с внезапным нападением. Уже потому, что каждое их движение отслеживается, а наши кони намного быстрее, просто уйдем от сражения, а вернемся с армией впятеро большей…

Я чувствовал себя на распутье, сейчас самое правильное бы вернуться в Ламбертинию… нет, там все в порядке, Меганвэйл бдит, а Бредли не позволит бунтовщикам поднять голову, мне же нужно в Варт Генц и Скарлянды, там объяснить ситуацию и успокоить по поводу того, куда делись армии и военачальники, а затем в Сен-Мари, где флот, типографии, ученые-алхимики в монастырях, железная дорога…

Вокруг шатра тишина, мне дают поработать и помыслить, потому, когда вдалеке раздался неспешный конский топот и фырканье большого количества чужих лошадей — они так обмениваются приветствиями с нашими, — я отложил бумаги и вышел наружу, морщась от яркого солнца.

К нашему небольшому лагерю приближаются неспешно несколько мезинских рыцарей. Во главе, естественно, Ротильда, царственно прекрасная и надменная.

Заходящее солнце воспламенило ее багровые волосы, и мне почудилось, что она несет в себе солнце поменьше.

Наши воины, пусть всего лишь конные разведчики, среди которых ни одного рыцаря, с достоинством вышли вперед и загородили дорогу к моему шатру.

Ротильда улыбнулась одними глазами, они у нее сияют, как чистейшие изумруды, которые, как утверждают алхимики, открывают самые глубокие тайны.

— Вы хотите остановить супругу моего жарко любимого мужа? — спросила она.

Я не успел шевельнуться, она сама грациозно соскочила на землю, демонстрируя, что иногда может обходиться и без церемониалов.

Мои воины поспешно расступились, когда она пошла прямо на них. Я смотрел на нее в упор, теряясь в догадках, чего ждать на этот раз, а она почти пропела нежным голосом, но достаточно громко, чтобы услышали даже ее рыцари, остановившиеся на краю лагеря:

— Мой супруг, после долгой разлуки я жажду разделить с тобой ложе… Если ты не желаешь ехать в крепость графа Лаутгарда, то я останусь в твоей палатке… С тобой я буду счастлива спать и на голой земле!

Все это проговорила вроде бы неспешно и с чувством, но так, что я не смог вставить слово, а теперь закончила и смотрит с вопросом, а у меня выбор только в том, спать с нею в крепости или в палатке, но спать — это слышали все, как мои, так и ее люди.

Есть, правда, и третий вариант — отказаться, но это будет кровным оскорблением. Даже мои не поймут, на критические дни в моем случае не сошлешься, а голова если и болит, то что ж, заодно и полечитесь, сэр Ричард.

Я посмотрел ей в глаза и сказал мстительно:

— Если на этот раз не будешь храпеть и лягаться, то здесь. И чтоб одеяло не стягивала.

Она проговорила нежно: