Богадельня - Олди Генри Лайон

Он всегда уважал братьев Втыков за редкое умение спешить не торопясь.

И сейчас отдавал должное чужому таланту.

Двое мужчин стояли за зеваками, ближе к повороту на Левую Скорняжью. Один – невероятно высокий, на голову выше дылды Дублона. Обтяжные штаны, узкий кафтан и шляпа со вздернутой тульей лишь подчеркивали рост. Второй же, достигая приятелю макушкой до груди, отличался редкой толщиной брюха. И одежды предпочитал свободные, в складках, отчего выглядел ходячим амбаром. Первый – мачта корабельная, о спину другого эти мачты ломать можно: не почешется. Оба носили усы, только высокий закручивал концы вверх, а у толстого они свисали ниже подбородка. Сегодня братья Втыки лично явились «столбить невод»: случай редкий, можно сказать, небывалый.

Затылок обжег жаркий выдох: фратер Августин догнал, встал за спиной.

Мейстер Филипп чувствовал огонь, исходящий от монаха. Будто годы, постриг, муки совести и благие намерения разом слетели с цистерцианца: ветер надул щеки, дохнув свежим холодком! – и вернулись годы юности в Саламанке. Кастильский идальго в третьем колене, Гранд-Мануэлито не проходил Обряда (в его семье отказывались подавать прошение…), но, подобно любому дворянину, Мануэль де ла Ита не носил оружья. Орденский рыцарь, отроком пройдя Обряд, в рукопашном бою стоил двух десятков вооруженных простолюдинов. Представители древних родов и династий, такие, как Густав Быстрый или Вильгельм Фландрский, – много больше. Но и Мануэль, даже став фратером Августином, вполне мог выйти один на пятерых.

– Стыдитесь, святой отец! – строго бросил Душегуб. – Вроде бы не шальной повеса… лицо духовное…

Добавил мягче, ободряя:

– Не надо вмешиваться. Просто стой рядом со мной. Присутствие монаха…

Он не закончил. Вытянул губы трубочкой, засвистал мотив резкий, с явными диссонансами. Цистерцианцу даже показалось: это не мелодия, а речь. Язык, отличный от языков человеческих. Но раздумывать над странностью поведения Филиппа ван Асхе не осталось времени. Свист бродил по переулку Тертых Калачей, тыкался в стены. В запертые двери домов. В дыры, щели, отверстия. Свист говорил, просил, требовал.

Велел.

Из щели выглянула крыса. Повела острой мордочкой туда-сюда, выбралась наружу. Без страха уставилась на нищего: тот машинально подобрал ноги. Вслед за подругой явилась другая серая бродяжка… третья… пятая. Крысы лезли отовсюду, сбиваясь в стаю. Пятясь назад, грызуны образовали вокруг Душегуба с его спутниками кольцо: шерсть дыбом, клыки оскалены.

Тихо охнул Вит.

– De corde exeunt cogitationes malae!^[26] – начал фратер Августин звенящим голосом, но умолк, ибо мейстер Филипп, на миг прервав свист, отозвался:

– Ego autem dico vobis: diligite inimicos vestros!^[27] Я сказал: не лезь!..

Свист Душегуба свернул на мотив франкской баллады «О дамах прошлого», мелькнула рулада из «Забавницы Трудхен». Бродячая собака забрела в переулок. Рысцой настигла кучку людей, окруженных крысами. Вывалив язык, остановилась сбоку. Шерсть на загривке собаки вздыбилась, из пасти донеслось хриплое рычание. Крупный рыжий пес вылез из подвала. Сука с обвислым брюхом, ворча, тащилась от угла. Еще один кобель… третий… пятый…

Второе кольцо – оскал и рык – образовалось вокруг Душегуба.

А свист продолжался.

Стая воронья обсела крыши, карнизы, подоконники. Рой зеленых мух смерчем закружился над мостовой. Со стороны залива летели орланы, ранее никогда не залетавшие дальше гавани.

Душегуб свистел.

Большой Втык наклонился, что-то спросил у Малого. Кивнул. И пошел себе вперед, раздвигая оробевшее воинство. Все-таки он был храбрым человеком, этот верзила. Храбрым и умным. В творившемся явственно пованивало серой, кто другой уже бежал бы без оглядки, взывая к Господу, но возле Филиппа ван Асхе стоял фратер Августин, считавшийся меж хенингцами святым. Конечно, о Душегубах ходят разные слухи, а враг рода людского способен и в монашьи ризы завернуться… Здесь крылся еще один довод в пользу мирного решения: братья Втыки полагали себя способными договориться с чертом и ангелом одновременно.

Сейчас же выпадала именно такая возможность.

– Мейстер Филипп! – крикнул Большой издалека. – Как насчет пары словечек?

– Почтенный Йост! – Душегуб назвал Большого его настоящим именем. Странно: в звуках голоса мейстера Филиппа, эхом в теснине, по-прежнему звучал удивительный, призывный, зловеще фривольный свист. – Я всегда рад вас видеть! Вас и вашего брата Григора! Равно как и перекинуться словечком-другим со столь уважаемыми людьми!..